Особенно,... 
54 
Вскоре принялись его привлекать не только систему охлаждения стволов вверенной башни чинить, но и, по просьбе параллельных армейских звеньев, с разрешения непосредственного начальника, (сколько он уж за это спирта левого получил – неизвестно), другие системы. И снова схемы и руководства по эксплуатации по ночам, и снова руки в смазке и запах канифоли от паяльника в носу, и новые нейронные связи где-то в полушариях на всегда. Он становился специалистом. И уже (еще даже не присвоено последующее звание), исчезла, рассосалась куда-то фамильярность обращения старших по должности и одногодков – только по отчеству, «лейтенант» – и то не часто: это ведь почти, что «салагой» назвать.
А он не загордился – не та кровь, видимо. Зубрил и зубрил свои книжки, и сноровку в сем деле приобрел огромную. Мог он, например, на спор, по памяти, схему защиты главного реактора корабельного изобразить, да только никто бы и спорить не стал: мало кто так же, из собственной головы, мог бы ту схему проверить, а по книгам каждый дурак сможет – так спорить себя унижать. В свободное от вахты или повседневных обязанностей время, когда многие из офицеров отсыпались, убивая протекание похода океанского, либо тайно, в компании тесной, спирт для технических нужд выданный, пробовали на пригодность к боевому использованию, он, где-нибудь в самом низу, глубже ватерлинии, с матросиком бывалым, вдоль гребного вала ходил и сквозь беруши прислушивался, ритм его нормальной работы запоминая. И даже когда «Морской черт» в каком-нибудь колониальном порту причаливал, дабы запасы пополнить и команду развеять – не было у него занятия интереснее самого корабля.
Как-то незаметно проскочили два с половиной цикла: успел он, между делом, очередное звание получить, а так ничего особо в его жизни не изменилось. Повышать его в должности особо не торопились, грозило это, в конечном этапе, уходом вверх по служебной лестнице и неминуемым прощанием с тяжелым крейсером. А так, Сутомо давно использовался помимо своей должности и приносил стоящим выше явные дивиденды по состоянию материальной части, покрывала его славная работа ватагу младших офицеров, способных только проследить за правильной покраской и уборкой помещений. Да и всегда можно было по поводу не продвижения Дука Сутомо по службе, оправдаться кучей причин: конспекты с записями речей солнцеподобного Императора Масиса Семнадцатого, вел он неаккуратно, бардак у него в каюте вечный имелся, да, честно говоря, таких оправданий и не требовалось – достаточно было, прибывшему с проверкой адмиралу, на капи-лейтенанта взглянуть, как челюсть у проверяющего отвисала – ведь по одежке встречают. Довольно сказать, например, о том, что носил он рубашки, вещевой службой выданные, по восемь месяцев не стирая, а может и не снимая, а по окончанию сего срока – день в день (можно было по календарю сверяться) – выбрасывал сию нательную принадлежность, либо то, что от нее осталось. А почему именно такой срок? Да по простой логической причине: выдавали младшим офицерам по шесть рубашек на два цикла универсальных, и если срок этот на количество предметов разделить, то так и выходило – восемь месяцев. Относилось такое рационально-математическое использование и ко всей остальной экипировке. Несчастен был и игломет, к личности Дука приписанный: разил он наповал своим жалким видом, масла машинного и ветоши не нюхая месяцами. До того доходило, что перед прибытием какой-нибудь проверки из министерства военно-морского по поводу содержания оружия, назначали спешно матросика, игломет капи-лейтенанта почистить, дабы не являл он казус, супротив идеальных орудийных калибров, тому же офицеру вверенных.
Вот так и служил Дук Сутомо, работая мозгами и руками ни покладая последних, засыпая в каюте, не раздеваясь и ботинок не скидывая, потому как внутренний мир его мыслей не успевал за внешними неудобствами наблюдать. И смотрело командование сквозь пальцы на его причуды, даже уважало их: к примеру, выделили ему каюту отдельную, как старшему офицеру, потому как, помимо лампы настольной, непрерывно работающей, кто мог с ним ужиться, при вони от белья нательного исходящей, да привычке: огрызки бананов и яблок под койку складировать. Представляла его каюта подобие лабиринта, потому как кроме книг технических, там и тут на полу наваленных, гор журналов на ту же тему (завалы сии периодически пополнялись целыми стопками, когда Дук надумывал в незнакомый город выбраться, проветриться маленько), можно было не зная броду, продираясь, к примеру, к иллюминатору-бойнице, наступить в тарелку с прошлогодним недоеденным супом с клецками или еще чем. Только он сам знал проходы и ведал, где «мин нет».
54 
