— Да, — сказала Элвиг.
Она выглядела тихой и покорной, но мысленно наверняка плясала от радости. У поручика отлегло от сердца.
— Хочется верить… — протянул Шорна и вышел из-за стола. — Поднимайтесь, благородные господа и дама. Его величество удостоил вас аудиенции. Сейчас и отправимся, — он обстоятельно, неторопливо осмотрел всех троих, словно строгий фельдфебель, перед армейским смотром способный придраться к любой мелочи. — Ну что же, для малой аудиенции годится… Пойдемте.
Они шли по роскошным коридорам — позолота, статуи, мозаика, батальные полотна в вычурных рамах, причудливые хрустальные люстры… Чем дальше, тем больше встречалось неподвижно застывших усачей в золоченых панцирях — несомненно, здешние лейб-гвардейцы. Поручик покосился на Элвиг — она шла, как ни в чем не бывало, и на губах играла прежняя улыбочка, строптивая, дерзкая. Даже если выволочка и произвела на нее должное впечатление, девушка не собиралась долго этим терзаться…
Пошли другие коридоры, гораздо уже и ниже — должно быть, они попали из парадных залов на личную императорскую половину. Гвардейцы стояли еще гуще, чуть ли не через каждые десять шагов. И вдобавок там и сям обнаруживались странные вещи, категорически не сочетавшиеся с роскошью дворца: какие-то овальные, то ли стеклянные, то ли каменные пластины, вставленные в простые рамы прямо посреди мозаичных картин или золоченых ламбрекенов, ряды черных металлических кружков, пересекавшие паркетные полы, решетчатые полушария, торчавшие в самых неожиданных местах, черные штыри в половину человеческого роста, увенчанные стеклянными шарами…
Коридор упирался в невысокую сводчатую дверь — по обе ее стороны застыли раззолоченные лакеи. Поручик видел, что Элвиг посерьезнела, и принялся лихорадочно гадать, какое выражение лица уместно для таких вот случаев. Он и живого князя видел-то лишь единожды, издали, что говорить о коронованной особе. Пусть эта цивилизация отчего-то бесследно сгинула во мраке времен, но сейчас-то она существует наяву, могучая и необозримая, значит, и властитель соответствующий…
Шорна остановился, не доходя нескольких шагов до двери и они послушно замерли за его спиной. Послышалось тихое тарахтение, механический стрекот, овальная пластина над дверью налилась ровным голубым сиянием, оно продержалось несколько секунд и погасло. Словно получив некий сигнал, лакеи слаженно сделали шаг, один вправо, другой влево, взялись за причудливые ручки — может, не золоченые, а из чистого золота — и распахнули створки.
Внутри не оказалось особенной уж роскоши, наоборот, не слишком и большая комната со сводчатым потолком была обставлена довольно скромно, темной мебелью, стены обиты тисненой кожей, на них во множестве развешано разнообразнейшее оружие (такое впечатление, древнее, антикварное, давным-давно вышедшее из военного употребления). На противоположной от входа стене висит огромная прямоугольная картина, какой-то странный пейзаж — желтая песчаная равнина, небо над ней не голубое, а красноватое, оттенка крепко разбавленного водой хорошего вина, слева — причудливый серый замок, справа — целая флотилия кораблей под белоснежными и синими парусами, удивительным образом словно бы плывших низко над песком.
Прямо под картиной в черном кресле с невысокой спинкой сидел пожилой человек в довольно скромном платье, и на шее у него тускло посверкивал вместо традиционного для благородных драгоценного ожерелья толстый золотой обруч наподобие шейной гривны. Одесную, застыв в молчании, располагалась кучка мужчин (в основном пожилых, а то и преклонного возраста), разодетых не в пример более роскошно, залитых бриллиантовым блеском. У поручика встал перед глазами наиболее подходящий пример — Бонапарт, щеголявший в простом сером сюртуке с единственной орденской звездой во главе блестящей свиты маршалов.
Он смятенно подумал, что не имеет никакого представления о здешнем дворцовом этикете и никаких разъяснений на сей счет не получал. Впрочем, Шорна с Элвиг никаких сложных движений и церемониальных жестов не производили, просто стояли смирнехонько, чуть склонив головы, так что нетрудно было следовать их примеру. «Однако, — подумал поручик весело. — Залетела ворона в высокие хоромы…»
Император внушал невольное почтение — властной осанкой, лицом, исполненным спокойного величия. Именно так, в представлении поручика, и должен был выглядеть властитель империи, чьи предки занимали трон столетиями. «Этак и голову велит снести, глазом не моргнув», — подумал он не без почтения.