124 
Никита продержался еще семь лет, нагромождая нелепость на нелепость, провал на провал, глупость на глупость. Чем хуже у него шли дела, тем сильнее он верещал о «тиране Сталине». В чем ему с удовольствием сопутствовали как верные подельники по партии, так и межеумочные интеллигенты – большей своей частью дети и внуки расстрелянной Сталиным партийной сволочи. Люди честные от этого балагана держались в стороне – как маршал Рокоссовский. Никита сдуру пытался уговорить его написать о Сталине нечто разоблачительное – ну как же, Рокоссовский ведь сидел при Сталине, бит следователями!
Вот только оказалось, что Рокоссовский четко отделял тех следователей, что и впрямь били его по зубам, от Иосифа Виссарионовича Сталина. И категорически отказался примкнуть к той ораве бандерлогов, что стаскивала на могилу вождя весь окрестный мусор. На другой день, приехав на службу, он обнаружил в своем кабинете нового хозяина, но чести офицерской не утратил. Настоящий литвин!
Но кувыркнулся в конце концов лысый придурок с Ледяного Трона, как неопытный седок с норовистого скакуна – и долго еще прозябал на роскошной дачке, брюзжа и скуля, кропая потихоньку брехливые «мемуары» и пересылая их на тот самый Запад, который обещал закопать на три аршина вглубь. И помер своей смертью, а его сынок и поныне ошивается в Штатах, выплакав себе местечко в уголке, рядом с живущими на пособие черными. Ах, пардон, афроамериканцами…
А с могилы Сталина, в полном соответствии с его предсказаниями, ветер понемногу уносит мусор, и под солнцем, согласно еврейской пословице, высыхает грязь. Очнувшись, наконец, от перестроечного угара, сознание людей понемногу приобретает логику и учится руководствоваться здравым смыслом, отличать истину от лжи. До сих пор, правда, не реабилитированы Лаврентий Павлович Берия и все прочие, убитые и оклеветанные, но всему свой черед, доживем и до этого.
Вот только я, в самом деле, не знаю, цел ли еще Ледяной Трон…
Вместо эпилога
На этом кончается повествование о Сталине и его людях, об их великом времени. Я изо всех сил пытался быть беспристрастным, но это не всегда удавалось. Может быть, этого не получилось вообще. Ну, в конце концов, я тоже живой человек, не чуждый ни любви, ни ненависти.
Честное слово, я не намеревался ни ниспровергать, ни реабилитировать. Тут другое… Совершенно другое.
Сплошь и рядом наше современное ворчанье в адрес Сталина и его сподвижников вызвано тем, что мы неосознанно подходим к прошлому с мерками нашего времени. Судим по современным шаблонам и критериям.
А ведь это было другое время, господа мои! И люди были – другие. Пора бы, наконец, это понять.
Они, эти люди первой половины двадцатого столетия, настолько иные, что порой не укладывается в сознании сей непреложный факт… Они прославились великими свершениями и ужасными преступлениями, причем и то, и другое все время причудливо переплеталось. Пусть так. Одного у них не было: мелочности. Они были – богатыри. Всадники из легенд и былин – на высоких лошадях, в звериных шкурах поверх сверкающей брони. Все у них было богатырским, скроенным по меркам того самого великого времени: и достижения, и злодеяния, и любовь, и вражда. Даже тех, кого мы справедливо ненавидим, – Гитлера и его белокурых бестий с засученными рукавами – никак нельзя упрекнуть в ничтожестве, мелочности. Это тоже были богатыри, пусть и служившие Злу…
Тут я не открываю Америк: просто-напросто вспоминаю рассказ отца. На его роту в конце войны, уже в Германии, однажды пошли в полный рост орлы из «кригсмарине»: черные бушлаты, автоматы за спиной, в руках только ножи и саперные лопатки, перегар на километр, вместо «хайль Гитлер» – семиэтажный немецкий мат… это был ужас! Шли люди, заранее знавшие, что живыми они не вернутся…
Их остановили, конечно. Не буду уточнять детали. Главное, их остановили. Их нужно ненавидеть… но нужно и уважать такого врага.
Потому что наши отцы ему свернули шею в конце концов! Потому что без Сталина была бы невозможна ни эта великая победа, ни вообще страна. Потому что на дворе стояло богатырское время. И таких людей никогда уже не будет. Да и времени такого – тоже.
И нельзя, никак нельзя мерить великанов позаимствованным у карликов крошечным аршинчиком.
Эти богатыри, эти всадники в тяжелой броне могучей ратью прогрохотали по двадцатому веку и навсегда скрылись в тумане, за которым от нас, живых, скрыта совершеннейшая неизвестность. Они не нуждаются ни в нашем осуждении, ни в нашем одобрении.
124 
