Особенно,... 
20 
Когда стали собираться в обратный путь, Беляй удивил Олега еще больше. Вместо того, чтобы вылить остатки ухи и помыть котелок, он оставил его на плоском камне возле костра. А рядом положил ложку, краюху хлеба и поставил рюмку, наполнив ее до краев ерофеичем.
– Пущай откушает, – ответил он на немой вопрос Олега. – Можа, смилостивится…
– Над кем?
– Над нами, грешными. – Тут Беляй остро взглянул на художника. – А в особенности, над тобой.
– Я что, меченый? Я никого не убил, ничего не украл, старался жить по совести…
– Кто знает, что у него в голове. Но зря людям Дедко не является. Да ты не хмурься! Дедко зла никому просто так не делает. Разве что тем, кто без его соизволения позарится на хранимые им сокровища. Но это совсем другое дело.
– Спасибо, утешили…
– Хе-хе…
Когда рюкзак был упакован, Беляй подошел к самой воде и оставил там на листке лопуха три кусочка сахара-рафинада.
– А это еще зачем? – спросил Олег.
– Всегда так делай, когда придешь к озеру, – назидательно ответил Беляй. – Это угощение для вил. Они сладкое любят.
– С ума сойти… – пробурчал художник, и, подхватив свой улов, пошел вдоль берега, держа курс на деревеньку.
Ему вдруг показалось, что все это происходит не с ним; или он сейчас спит в своей городской квартире и видит сон. Правда, сон этот весьма приятен, хотя и несколько странен, если не сказать больше.
Олег даже хотел себя ущипнуть, чтобы рассеять все свои подозрения и предположения, но тут же оставил эту затею – щипай во сне, сколько хочешь, все равно толку никакого. А с другой стороны его очень заинтересовал и Беляй, человек явно не простой, и Дедко, который на поверку вполне может оказаться местным юродивым, а в особенности рассказ старика о сокровищах, якобы спрятанных в окрестных лесах и на дне озера.
Вдруг все эти бредни – чистая правда? Поди знай…
Глава 5
Остаток дня Олег провел в трудах: наколол дров, несмотря на сопротивление Беляя («Вона сколько их, до зимы хватит…» – бубнил тот), наносил для хозяйственных нужд воды в бочку – колодец был на всю деревеньку один; художник насчитал триста двадцать шагов от него до избы – и отремонтировал крыльцо, заменив подгнившие перильца и одну ступеньку.
– А ты, я вижу, мастеровитый, – с удовлетворением сказал Беляй. – Будто и не городской.
– Это все воспоминания о студенческих годах, – весело ответил Олег. – Летом ездил на заработки. Бетон укладывал, дома строил… С деньгами было туговато.
– Да, в городе без денег не проживешь, – с глубокомысленным видом ответил Беляй. – Не то, что в деревне.
– Неужто крестьяне святым духом питаются?
– Зря шутишь… После войны никто больше червонца в руках не держал, а как-то выжили. В магазине только керосин, соль и спички покупали.
– Натуральное хозяйство… Ваша правда, в деревне деньги не так важны, как в городе. Но все же, все же… Раньше было так, теперь по-иному. Другие времена наступили. Без денег – никуда.
– Плохие времена.
– Почему?
– Народ измельчал.
– Я бы не сказал. Скорее, наоборот. Люди вверх тянутся.
– Не о росте молвлю. Люди душевно измельчали. Вон, сказывали на станции, что молодежь от армии бегает. Это как понимать? Родину в беде бросают, защищать ее не желают. Грабят, убивают… Да, и раньше мазурики водились, но их мало было. А нонче ежели много у народа украл, значит, большим человеком становишься, почет тебе и уважение, в депутаты выбирают, в министры… Разве это по правде?
– М-да… Вы правы. Что-то и впрямь неладно в датском королевстве…
– Я о России говорю.
– Это я к слову. Как по мне, так везде наступает общий раздрай. Что у нас, что в Европе, что в Америке. Человечество начало копать себе яму в ускоренном темпе.
– Насчет ямы нам неизвестно, – снова подал себя во множественном числе Беляй, – а вот воздух точно стал другим.
– Кто бы спорил… Заводы дымят, автомашин стало как саранчи, ракеты озоновый слой буравят…
– Ты опять меня не понял. И раньше печные трубы дымили, сажа летала. Но тогда воздух был пользительным, целебным, он лечил. А таперича стал каким-то чужим – густым и вязким. Полной грудью его не вдохнешь. Даже в наших краях.
– Не замечал, – честно признался Олег.
– Молод ишшо, – снисходительно улыбнулся Беляй.
Олег все порывался напомнить ему про обещание показать «кой-чего» – скорее всего, какую-то ценную вещицу, но что-то его сдерживало. А сам Беляй не торопился удовлетворить любопытство художника, словно дразнил Олега.
20 
