Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
108 
Ника плакала, скорчившись посередине плота, слезы лились в три ручья, меж всхлипами прорывалось:
– Господи боже мой, это неправильно, нельзя же так… Это ведь «Достоевский»…
Эмиль хмуро полуобнял ее, молча гладил по голове. Плот, неуправляемый, мирно плыл по течению в сторону, противоположную той, где исчез «Достоевский», его несло почти посередине реки.
– Судьба играет человеком, а человек играет на трубе, – вымученно усмехнулся Вадим. – Есть тут одна светлая сторона: нас снимали камер десять, так что надежно запечатлелись для истории, все втроем…
Это опять-таки было сказано для Эмиля, неизвестно, правда, сумел ли друг-враг сделать надлежащие выводы. Он вдруг вскочил, рявкнул:
– Хватит, расселись! Опять на тот берег сносит!
Схватил топор, каким-то чудом не смытый в реку во время всех толчков и колыханий, принялся обрубать трос, крепивший крайнее звено. Заорал:
– Шесты держите, упустим! Весла!
Вадим схватил импровизированное «весло», что есть сил стал ворочать им в воде, отлично сознавая бесплодность своих усилий. Правда, чуть погодя, когда Эмиль, окончательно затупив топор, сократил плот втрое, оставив от него одно-единственное звено, дела пошли получше: связка всего из полутора десятков бревен стала гораздо более легкой и маневренной, даже с их скудными подручными средствами ее удалось повернуть и направить к противоположному берегу. Он понемногу приближался. Вадим сидел на «корме», старательно заправляя в брюки рубаху – наган едва не вывалился.
Потом шесты уперлись в дно, и управлять плотом стало совсем легко.
Глава восьмая
Чем крепче нервы, тем ближе цель…
Вадиму как-то попадалась статейка местного, малость подвинутого краеведа Чумопалова – он их принес в офис целую стопу, слезно вымаливая денежки на издание книги о шантарской старине. Денег он, как и в полусотне других фирм, не добился и навсегда исчез с горизонта, а папка с вырезками некоторое время валялась на подоконнике, и ее порой от нечего делать просматривали. Так вот, по Чумопалову, в основании городка Шкарытово был повинен некогда флотский мичман Сутоцкий со стоявшего в Кронштадте корвета «Проворный». Господин мичман, неделю кушая водку – от скуки и в целях предохранения от скорбута, в конце концов пришел в изумленное состояние и стал носиться по палубе с морской офицерской саблей образца 1811 года – длиной, между прочим, девяносто семь сантиметров. Кого-то слегка оцарапал, задев главным образом филейные части разбегавшихся от него сослуживцев, кого-то загнал на мачты. Мичмана довольно быстро удалось заманить в тесный уголок под предлогом распития очередного полуведра и связать. Дело для императорского военного флота было, в общем, житейское, но на беду мичмана, все его художества произошли аккурат 14 декабря 1825 года. Капитан первого ранга Штернкрузен, не без оснований подозревавший мичмана в амурах со своей юной супружницей, без промедления накатал донос и пришил политику. Сгоряча Сутоцкого, не особенно и разбираясь, закатали на берега далекой Шантары. По версии Чумопалова, именно мичман основал здесь первое поселение и, терзаемый ностальгией по соленым просторам, дал ему сугубо морское название Шкаторина. В дальнейшем сухопутный сибирский народ, слабо разбиравшийся во флотской терминологии, путем многих промежуточных перестановок букв перекрестил Шкаторино в Шкарытово.
Черт его знает, как там обстояло при некогда осуждаемом, а ныне в приказном порядке реабилитированном царизме, но дыра была жуткая. Причудливая смесь из потемневших от старости бревенчатых изб, парочки бетонно-стеклянных магазинов советской постройки, двухэтажных бараков стиля «позднеежовский вампир» и нескольких хрущевок, серыми коробками вздымавшихся над дощатыми крышами в самых неожиданных местах.
И все же они были на седьмом небе, когда после двухчасового марш-броска сквозь тайгу увидели впереди, на обширной равнине, чересчур уж не похожее на обычную деревеньку поселение и поняли, что это – Шкарытово, земля обетованная.
Сначала, не зная дороги, угодили в частный сектор, долго петляли по узеньким улочкам, где случайно оказавшиеся во дворах и на лавочках аборигены смотрели на них с неприкрытой враждебностью, а один даже выпустил на улицу здоровенного лохматого кабыздоха и, невинно уставившись в другую сторону, стал ждать развития событий. Пес, к счастью, оказался поумнее хозяина – посмотрел на трех путников бичевского вида, подумал и отправился куда-то по своим делам, попользоваться неожиданной свободой.
108 
