17 
А впрочем… Чистоту и опрятность в немцев, об заклад можно биться, вовсе не вколачивали столетиями жесточайших наказаний, здесь какие-то другие механизмы сознания должны действовать, не имеющие отношения к страху перед строгой карой…
Экипаж выехал на улицу. Извозчик обернулся к нему (определенно за сорок, незамысловатое, простецкое лицо):
— Прикажете в Гарлем? В дом герра Виттенбаха?
— Подождите, — сказал Бестужев. — Вы, должно быть, не совсем правильно поняли фройляйн Марту… Остановитесь у обочины, будьте так добры… Прекрасно. Как вас зовут?
— Хайн, майн герр.
— Вы давно здесь?
— К зиме будет двадцать три года, господин инженер.
— И с тех пор не бывали в фатерланде?
— Увы, майн герр, как-то не сложилось. Семья, дети, заботы…
Вряд ли этому простодушному малому уточняли, что Бестужев — не подданный Германского рейха, а австриец. Бестужев сказал весело:
— Следовательно, у вас давненько не было случая лицезреть и изображения нашего обожаемого кайзера?
— Ну почему же, майн герр. В Народном доме висят великолепные портреты кайзера.
— Ну, это немного не то… — сказал Бестужев. — Вряд ли вы видели такие портреты нашего монарха…
Он достал из бумажника и положил на широкую ладонь кучера золотую двадцатимарковую монету с профилем помянутого обожаемого монарха. Хайн рассматривал ее с большим интересом — и, как подозревал Бестужев, дело тут было не столько в изображении его величества Вильгельма Второго, сколько в приятной тяжести благородного металла. Америка, конечно, земля обетованная для приезжего европейского люда, но вряд ли и здесь простой извозчик так уж часто держит в руках подобные монеты…
Кучер протянул ему монету с видом самую чуточку скорбным.
— Оставьте ее себе, Хайн, — решительно сказал Бестужев. — Мы оба немцы и должны оказывать друг другу мелкие услуги, особенно на чужой земле, не так ли?
— Пожалуй… — нерешительно сказал кучер.
— Я здесь совершенно ничего не знаю, — сказал Бестужев. — Мне просто-таки необходим человек, способный на первых порах послужить советчиком в чужом житейском море… Это тоже некоторым образом труд, а всякий труд должен оплачиваться, не правда ли, если он честный?
— Пожалуй, так оно и есть, — кивнул Хайн, после одобрительного кивка Бестужева спрятавший золотой в кармашек для часов.
— Отлично, — сказал Бестужев. — Собственно говоря, я не собираюсь особенно вас затруднять…
И дело было слажено. Кто сказал, что немцы не берут денежек? Еще как берут, достаточно вспомнить Вену. Другое дело, что от Луизы денег не брали, потому что она была навязчивой чужачкой, а если один немец учтиво предлагает другому некоторые деньги за вполне законные услуги, другой немец их распрекрасным образом возьмет…
…Город Нью-Йорк, признаться, Бестужева в первое время форменным образом ошеломил. Он видывал Москву и Петербург, Вену и Париж, но этот город, признать должно, их превосходил. Чересчур уж высоченные здания вздымались во множестве, иные были не так уж и высоки, но не по-европейски помпезны. А главное — горожане…
Многолюдство, шум и суета превосходили все, что ему случалось наблюдать в помянутых четырех столицах. Американцы спешили как-то иначе, на другой манер, они находились в беспрестанном движении, над уличной толпой стоял деловитый гул, словно жужжание трудолюбивых пчел; сколько они ни ехали, Бестужев так и не увидел ничего похожего на европейские бульвары, где неспешно, людей посмотреть и себя показать, прогуливается праздная публика. Поток экипажей и грузовых телег, перемежавшийся многочисленными автомобилями, резко крякавшими гудками, громоздкие автобусы с восседающими на империале пассажирами, масса огромных вывесок на незнакомом языке, звяканье трамваев, дымящие и пыхтящие пассажирские поезда, передвигавшиеся на высоко поднятых над землей металлических эстакадах, долетавшие откуда-то неподалеку басовитые гудки судов… В какой-то миг Бестужев всерьез почувствовал себя одиноким пассажиром спасательной шлюпки, затерявшейся среди высоких океанских волн. Дома высоченные, при попытке разглядеть их крышу наверняка свалилась бы шляпа с головы, будь она при нем… Эта неумолчная болтовня, долетавшая с тротуаров, нескончаемые потоки людей, экипажей, автомобилей, эта незнакомая спешка, этот чужой ритм жизни… Страшновато было и подумать, что придется при необходимости замешаться в эту проворную толпу.
17 
