Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
9 
– Я мертв… – Его голос звучал как с могилы – глухо и издалека. – Я давно мертв. С той поры… С того самого дня… – По впалым щекам Лопухова вдруг побежали крупные слезы.
Уж не знаю почему, но я был твердо убежден, что он не пьян. Алкоголь всего лишь попустил гайки, державшие крышку его души, и теперь глубоко упрятанное горе выплеснулось наружу так не вовремя и не по-мужски.
– Выпей… – Я налил холодного тоника в стакан и насильно всучил Каррамбе. – Ну! – прикрикнул я властно и с яростью посмотрел на компанию неподалеку, которая начала обращать на нас внимание.
Наверное, в моем взгляде они прочли что-то очень нехорошее, потому что тут же показали мне спины. Лопухов жадно выцедил стакан, а затем допил и то, что оставалось в банке.
– Беда, Стас… У меня такая беда… – Он смотрел на меня жалобно, как побитый пес.
Я мысленно возопил: Господи, еще один страдалец! Мне хватало и безутешного Плата, при каждом удобном случае нудившего про свою неверную Машку. Но он был мой друг и я мог послать его подальше без особых последствий – все семейные коллизии Сереги мы обсуждали сотни раз и мне от них уже тошнило, о чем я ему говорил неоднократно. А вот откровения Лопухова я просто обязан выслушать. Что поделаешь – мужская солидарность… и прочее… твою мать! Какого черта я сегодня сел за этот стол!? И вообще – что я забыл в этом баре? Лежал бы сейчас на диване, смотрел телевизор…
– У меня пропала дочь… Вышла во двор – и исчезла… Моя Дашенька… – Его глубоко впалые глаза снова наполнились слезами.
– Не понял… Как это – пропала? Ее украли?
– Не знаю. Я… ничего не знаю. Вышла – и нету…
– Сколько ей лет?
– Восемь с половиной.
– И такую малышку ты отпустил гулять одну?! В наше смутное время, когда маньяки бегают толпами, это более чем неосторожно. – Я одновременно удивился и возмутился.
– Что ты, конечно, нет! Она пошла со мной.
– Извини, но я не врубаюсь. А где же тогда был ты?
– Меня отвлекли буквально на пару минут.
– Кто?
– Ремонтники. У нас как раз лифт сломался, прислали бригаду… Они попросили помочь поднять на второй этаж баллон с кислородом. Когда я вышел на улицу, Даши и след простыл… У-у! – застонал он и с силой ударил себя кулаком по голове. – Зачем я согласился!?
– Это случилось днем или вечером?
– После обеда.
– И что, во дворе никого не было?
– Почему? – тупо удивился Лопухов. – Соседки с детьми… дворник…
– И никто ничего не видел?
– Нет.
– Мистика… – пробормотал я, чувствуя как меня прошибла жалость. – Не верю. Что-то здесь не так. В милицию заявил?
– Конечно.
– Ну и?..
– Глухо. Написали кучу бумажек, расклеили по городу плакаты с фотографией Даши – и на этом все закончилось. Мне сказали, что не она первая и не она последняя. За прошлый год в городе бесследно исчезли двенадцать детей и около двух десятков взрослых. Понимаешь – бесследно. Как это может быть, я не представляю. Ведь человек не иголка. И тем не менее…
– Сочувствую… – Мне просто нечего было ему сказать.
– Жена… – Он скрипнул зубами. – Она меня прокляла. Я хотел… повеситься, но не смог… не хватило силы воли. Я виноват, я! И никто другой.
– А где сейчас твоя жена?
– В психушке… – От его мрачного взгляда мурашки побежали по коже. – Сама попросилась… чтобы меня не видеть… и других тоже. Нет мне прощения. Нет!
Мне вдруг стало так тоскливо и неуютно, что захотелось немедленно сорваться с места и бежать из этого бара куда глаза глядят. С виду Лопухов успокоился, но в глубине его зрачков временами поблескивал опасный огонек безумия. Он перестал сутулиться, и теперь передо мною сидел уже не бомж, а высеченная из темного гранита скульптура аскета.
– Мне пора… – Я демонстративно посмотрел на часы. – Извини, Валера, я должен идти.
– Иди… – безразлично, сквозь зубы, процедил он, глядя мимо меня. – Я все равно найду свою лапушку… Дашеньку… Найду!
Я как-то несмело подал ему руку, но Лопухов даже не шелохнулся. Похоже, он напрочь отключился от действительности, и я очень сомневался, что завтра Каррамба вспомнит с кем разговаривал в баре и о чем рассказывал.
Я отошел от стола едва не на цыпочках и рванул к выходу с такой прытью, будто за мною гнались. Ну почему я не могу найти успокоение для души даже в таком веселом и фривольном заведении как бар "Шаловливые ручки"!?
Мне удалось уснуть только под утро. Едва я смыкал веки, как передо мною тут же всплывали глаза Каррамбы. Они смотрели на меня так жалобно, так тоскливо, что мне становилось больно. Каждый умирает по-разному, но в одиночку. Эта истина уже оставила на моей шкуре отметины. И я знал ей цену. Однако я никогда не променял бы самые жестокие физические страдания на те, что испытывал Валера Лопухов.
9 
