Лицо Томлинсона теперь расплылось в широкой улыбке, и он был абсолютно доволен собой, подумала Карен, которая не была удивлена тем, что ее растущее смущение, кажется, доставляет ему удовольствие.
– Хорошо. Мне надо поговорить с детективом Медоуз, и я перезвоню вам через несколько минут. – Это были его последние слова.
– Так, так, Карен, – начал он. И как всегда, когда он называл ее по имени, теперь ей стало совсем не по себе. – Похоже, ваш бывший возлю…
Он замолчал. Карен посмотрела на него с удивлением. Неужели он действительно собирался сказать «возлюбленный»?
– Ваш бывший сержант, – наконец сказал он, – разделяет ваше мнение о том, что сейчас самое время начать полномасштабное полицейское расследование дела Хэнгриджа. И как бы меня ни удивляло такое количество совпадений между вашими двумя несомненно абсолютно разными подходами… – Он опять замолчал, чтобы взглянуть на нее так странно, что она не могла не содрогнуться. – Я должен сказать, что у меня не остается другого выбора, кроме как дать свое разрешение. – Томлинсон продолжал: – Принимая во внимание всю серьезность этого расследования, я думаю, это будет совместная операция вашей команды, детектив, и отряда по расследованию особо тяжких преступлений. Я сейчас же проинформирую инспектора Купера. А вы, разумеется, будете главным следователем, учитывая ваше звание.
Что-то в его голосе не оставляло никаких сомнений в том, что он неохотно ставит ее во главе операции. Но с другой стороны, разве это новость? Ей действительно было наплевать. Так или иначе, она получила то, что хотела. Остальное не имело значения.
– Спасибо, сэр.
Карен в ту же секунду вскочила на ноги и направилась к двери. Она не могла сидеть на месте. Ее ждала работа, и наконец-то ее руки были развязаны.
– Еще одну секундочку.
Карен остановилась и оглянулась на него через плечо.
– Только не поднимайте шума, хорошо, Карен? И постарайтесь держать Джона Келли подальше от всего этого, если сможете.
– Да, сэр, – ответила она громко.
Но про себя пробормотала совсем другое. Кто знает, куда может привести случай.
Келли привезли домой в полицейской машине почти в шесть утра, за час с небольшим до того, как Карен отправилась в Эксетер. Она хотела, чтобы он был под хорошей защитой.
– Кто-то уже попытался убить тебя, Келли, это может повториться, – сказала она ему.
Он отчаянно сопротивлялся. Одна только мысль о постоянном присмотре полицейских приводила его в ужас.
– Я обещаю тебе, я никуда не пойду, разве что в кровать. И запру все окна и двери, – сказал он.
Они пришли к компромиссу. Не постоянное присутствие полицейского, а патрульная машина, которая будет время от времени подъезжать к его дому для проверки.
Келли чувствовал себя отвратительно. У него болел мозг, у него болело лицо, у него болели глаза, а в голове все еще было ощущение, словно она принадлежит кому-то другому. Он был абсолютно изможден. Он сразу же направился в кровать, но при этом боялся, что вообще не сможет заснуть. Однако, приняв еще пару крутых болеутоляющих, он моментально вырубился и, когда наконец проснулся, с удивлением обнаружил, что было три часа дня и что он проспал почти девять часов.
Но долгий сон, казалось, ничем не помог. Голова все еще раскалывалась, шишка на лбу теперь стала разноцветной, кроме того, лицо его украшали два замечательных синяка – левый, прямо под шишкой, лишь немного лучше правого.
Все, что он делал после того, как проснулся, – заваривал чай, одевался, чистил зубы, брился, – казалось, занимало у него в два раза больше времени, чем обычно. И не только голова причиняла ему такую боль. Казалось, что все его тело болело из чувства солидарности.
И когда он уже решил плюнуть на остаток этого дня и снова лечь в постель, зазвонил телефон. Он взглянул на дисплей. Если бы это был кто угодно, только не Дженифер, он бы не взял трубку. Но проигнорировать младшую дочь Мойры он не мог.
– Джон, я просто звоню поздороваться и узнать, все ли у тебя в порядке, – сказала она.
– Я в порядке, – солгал он. Келли иногда настораживало, с какой легкостью у него получается лгать.
– Просто Карен Медоуз звонила вчера вечером. Она пыталась связаться с тобой. Я боялась, что ты, быть может, замкнулся в себе и хандришь. Если тебе плохо, мы всегда рады тебя видеть, ты же знаешь. Это то, чего бы хотела мама.