Особенно,... 
117 
Ворбрик не был трусом. Он пытался защищаться, но люди с ледяным выражением глаз пускали в него стрелу за стрелой.
Он вопил и покачивался, пытаясь уклониться. Наконец последняя стрела проникла ему глубоко в грудь, и он с предсмертным криком упал и забился в агонии. Потом все вокруг стихло.
Имоджин была страшно испугана, она отвернулась, чтобы не видеть последних судорог грузного тела. Она подумала о том, что же с ней сделает муж, когда придет в себя. Ее стало трясти так, что у нее не попадал зуб на зуб. Она ударила Тая, чтобы сохранить ему жизнь. А он, видимо, считал этот поединок делом чести!
Имоджин думала, что скоро увидит, как ярость все еще бушует в его зеленых глазах, но муж валялся на земле без сознания и был связан по рукам и ногам.
— Мне тоже как-то пришлось легонько стукнуть его, — сказал Ренальд, покачивая головой. — Черт побери, Имоджин, я не знаю…
— Я т-т-тоже, — заикаясь, пробормотала она, зябко обхватив себя руками. — Вы его н-н-не слишк-к-ком сильно с-связали? Его р-раны…
— Я его связал так, чтобы он не смог освободиться, — ответил ей Ренальд. Потом мрачно добавил:
— Я надеюсь, что я сделал все правильно и он потом не станет жалеть, что не смог задушить вас голыми руками.
Имоджин прикрыла рот трясущейся рукой.
— Н-н-не может быть, чтобы он был в такой ярости!
— Понятия не имею, насколько он будет зол. Такого не случалось никогда. Мне кажется, что лучше будет вас сейчас же отправить в Клив, а Тая мы положим в постель, предварительно напоив его сонным зельем. И еще мы надеемся, что у него будут слишком болеть раны, чтобы отправиться вслед за вами, когда он придет в себя.
Имоджин так хотелось самой позаботиться о муже, но она понимала, что из этого могло получиться.
— Да, пожалуйста, — покорно ответила она Рональду. — Но после этого развяжите его.
Ренальд обо всем распорядился и проводил Имоджин к воротам замка, чтобы взять там лошадей. Колени у девушки дрожали, а голова была в таком же тумане, как и это серое утро. Она не переставала дрожать, и дрожь была не от холода.
Что теперь с ней будет? Если ей повезет, он лишь изобьет ее до полусмерти.
Она боялась, что Фицроджер захочет расстаться с ней навсегда.
Ренальд позаботился о том, чтобы ей принесли вина и теплый плащ. Только после этого она и сопровождавшие ее шестеро воинов галопом поскакали в Клив.
Имоджин с трудом старалась удержаться в седле, но когда она спешилась, то тут же упала, потеряв сознание. Когда она пришла в себя, то уже лежала на кровати в кливском замке. У нее болело все тело, и было жутко гадко на душе.
В данной ситуации ей совсем не хотелось просыпаться. Но она все же приоткрыла глаза и попыталась рассмотреть, что же происходит в комнате. Она думала, что Фицроджер уже прискакал сюда, чтобы излить на нее всю свою ярость. Когда Имоджин поняла, что его здесь нет, у нее защемило сердце и она сразу же начала думать о самом плохом: у него серьезная рана, и он не может двигаться. А может, он умер?
Имоджин повернулась с стене и зашлась душераздирающими рыданиями. Она вдруг вспомнила, как Тайрон ей как-то сказал:
— Я надеюсь, что ты никогда не станешь плакать из-за меня, хотя мне кажется, что это все же может случиться.
Имоджин подумала, что никто из них не ожидал, что она станет рыдать, оплакивая их окончательный разрыв.
Потом, досыта наплакавшись, она снова заснула. Этот сон был следствием страшной усталости. Она проснулась только вечером. Хотя у нее не стало легче на душе и все так же ныли все косточки, в этот раз она решила больше не плакать, а стала думать, как будет дальше жить.
Имоджин села. Рядом с постелью кто-то оставил хлеб и кружку эля. Хлеб уже начал черстветь, а в кружке плавали несколько мух, но девушка все съела и выпила.
Потом она принялась «зализывать собственные раны». Ноги снова были сильно потерты, и пока она их рассматривала, из ссадин снова стала сочиться кровь. Это все ее не очень теперь волновало — ей некуда было идти.
На теле было удивительно много ссадин и синяков, и Имоджин даже не могла припомнить, где это она так поранилась. Но сильнее всего у нее ныло лицо. Она осторожно потрогала челюсть и вспомнила, как сильно Ворбрик ударил ее. Имоджин не сомневалась, что ее лицо теперь представляло собой один сплошной кровоподтек. Пальцами она нащупала длинную ссадину на щеке — это от отскочившего куска стекла, когда она разбивала фонарь.
117 
