Особенно,... 
103 
— Что я должна делать? — спросила Имоджин.
— Хорошо. Я решил сделать это, когда ты будешь сверху, — сказал Фицроджер, ложась на землю и притягивая ее к себе.
— Но почему?
— А почему бы и нет? — пробормотал он и поцеловал жену.
Все исчезло: сырость, полумрак, бандиты, опасность. Осталось только мускулистое тело Фицроджера под ней, его объятия и прикосновения его мягких и нежных губ. Когда они стали двигаться по ее шее, Имоджин выгнулась и почувствовала его твердую плоть, которая упиралась ей в бедро.
— Сейчас? — выдохнула она.
— Еще рано, моя голодная амазонка, — простонал Тайрон.
Он разорвал ее платье. Она пораженно смотрела, как муж опустил вниз рубашку и обнажил ее груди. Соски были розовыми и гордо торчали, подтверждая всем известную истину.
— Они дороже любого сокровища, — тихо заметил Фицроджер.
Его губы были горячими и нежными, но потом он сильно сжал ими сосок, а Имоджин вскрикнула и крепче ухватилась за него.
— Тихо, — смеясь, сказал муж. — Ты очень шумно ведешь себя в постели, а если ты станешь привлекать их внимание, они придут и станут наблюдать за нами.
Имоджин не понравилась эта шутка.
— Что здесь происходит? — спросил один из стражников. Его темная фигура заслонила последние лучи предзакатного солнца.
— Мы разговариваем, — дрожащим голосом ответил Фицроджер.
— Это, что, преступление? — спросила Имоджин.
— Ты, женщина, — прорычал охранник. — С тобой все в порядке?
— Да, — ответила Имоджин, пытаясь не хихикать.
— Тогда продолжай разговаривать с ним.
Я не хочу, чтобы он перерезал тебе глотку, пока я нахожусь на дежурстве.
— Что? — воскликнула Имоджин, когда ушел охранник.
— Ты же слышала, что он сказал. — заметил Фицроджер.
Имоджин могла поклясться, что ею это забавляло.
— Говори хоть что-нибудь, а то он вернется, чтобы проверить, жива ты или нет.
— Господи, спаси и сохрани, — пробормотала Имоджин, разум которой уже ни на что не реагировал, только на тело и губы мужа. Они ее все сильнее возбуждали.
— Наверно, я не могу сделать это. " Я верю в тебя. Ты можешь все!
— Я думала, — в отчаянии заговорила Имоджин. — что нам следует повесить знамена на стенах главного зала Фицроджер тихонько засмеялся, потом его губы снова начали ласкать и возбуждать ее груди — Розовые цвета, может, желтые. Что-нибудь яркое. О святые небеса… Да, и цветы! И в Кливе тоже.
— Только через мой труп, — пробормотал Тайрон и переключился на другую грудь.
— Гобелены, — изнемогая продолжила Имоджин. — У нас были… О Боже… Ты знаешь, у нас были шелковые гобелены из Флоренции! Они были… Фицроджер! Они были.. Они были Волна восторга лишила ее дара речи.
Шелковые драпировки, — подсказал он ей. — Прекрасные, как ты сама.
— Прекрасные, как ты, — слабым голосом повторила Имоджин.
Фицроджер хитро прищурил глаза.
— Если ваши шелковые драпировки такие же красивые, как и я, Имоджин, вас обманули.
Откинув обе половины ее юбки одним плавным движением сильных мозолистых рук, он легко передвинул жену так, чтобы она оседлала его сверху.
— Ты красивый… — произнесла было Имоджин, но его пальцы отыскали ее самое чувствительное местечко, и девушка замолчала, погрузившись в новые ощущения — Продолжай разговаривать. Рыжик. Она судорожно выдохнула.
— Тебе это нравится? — — прошептала она.
— Да. А тебе?
Она опомнилась и вся содрогнулась, вспомнив об охраннике.
— Ты сумасшедший… Вино! — громко сказала она. — Нам необходимо вино! Много вина!
— Много вина. И меда. Немного приподнимись на руках ради меня, моя сладкая.
Имоджин приподнялась, чтобы муж губами мог дотянуться до ее груди, а тем временем его рука ласкала ее между бедер.
— Что еще нам нужно? — спросил он между ласками. — Травы и приправы? Ты такая пряная. Фрукты? Я вспомнил о дынях. И апельсины. Апельсины из Испании. Ты слаще, чем любой самый сладкий апельсин…
Имоджин с трудом удержалась от того, чтобы не вскрикнуть от удовольствия.
— Я не могу сдерживаться, когда ты делаешь со мной такие вещи, — запротестовала она. — Это нечестно.
Все это время она не переставала энергично двигать бедрами.
— Время пришло. Рыжик!
— Слава Богу!
— Ты должна сделать это.
— Что?
Фицроджер расстегнул свои холщовые подштанники, и она увидела результат эрекции.
— Я должен проникнуть в тебя. Имоджин широко раскрыла глаза. Хотя его естество показалось ей гораздо большим, чем то, которое она запомнила на всю жизнь, внутри у Имоджин не проходило томление от желания. Она взяла его в руки, и ее поразило, что он такой жаркий. У Фицроджера сперло в груди, и он с трудом выдохнул воздух.
103 
