Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
66 
- Лай-ла!
- Прощай! Среди снегов, среди зимы
- Никто нам лета не вернет...
- Прощай! Вернуть не в силах мы
- В июльских звездах небосвод...
Его настолько з а т я н у л о, что он не сразу понял: песня кончилась. Он увидел на многих лицах некое отражение своих собственных мыслей – с поправкой на биографии, конечно. Только соплюшки с голыми плечами и спинами, сверкавшие бриллиантами, повизгивали и хлопали б е з м я т е ж н о – у них еще не было никакого прошлого, никакой ностальгии...
– У вас лицо стало... прямо-таки одухотворенное, – сказала Олеся, отводя его к желтым креслам. – Ручаться можно, у вас с этой мелодией связаны какие-то особенно романтичные воспоминания.
– Как у всех, – сказал Мазур. – Юность наша, знаете ли... О чем ни вспомни, все исполнено романтики... то есть это теперь так кажется.
– То-то у Вадика, ей-богу, слезинки на глазах... Правда, он со вчерашнего утра вискариком наливается, а это способствует обострению ностальгии... Пойдемте еще потанцуем?
- Синий-синий иней
- Лег на провода...
- В небе темно-синем —
- Синяя звезда...
– Честно говоря, не тянет что-то, – сказал Мазур. – У н а с именно эту песенку категорически не любили. Насколько космонавты обожали «Белое солнце пустыни», настолько у нас эту песню не любили, спасу нет, как...
– Почему?
– Да все просто. Это ж не отечественного сочинения шлягер, а перепевочка англоязычной песни. В оригинале – никакого инея и такой уж особенной синевы. «Уан вай тикет». Это...
– Билет в один конец. Я неплохо знаю инглиш.
– Вот то-то, – сказал Мазур. – Билет в о д и н конец. У нас такие аллюзии и ассоциации никогда не любили. Профессиональное суеверие, знаете ли. Прижилось однажды.
Они стояли лицом к лицу среди грохота усилителей, но слышали друг друга хорошо. Боковым зрением Мазур высмотрел прилипчивого француза – он стоял у входа, скрестив руки на груди, наблюдал за танцующими с озабоченным и вдохновенным видом, словно поставил себе целью разгадать непостижимую русскую душу. В глазах лягушатника читалась напряженная работа мысли: он, конечно, понимал, что все это неспроста, что весь этот интерьер что-то значит, но наверняка в своих кембриджах изучал не советологию и оттого не понимал, в чем тут соль...
– Можете меня обнять уже беззастенчиво, – сказала Олеся, подавая пример. – Не забывайте, мы на всех парусах летим к постели, вот-вот исчезнем украдкой... Вы знаете, я в ваших объятиях испытываю сложные чувства...
– И какие же? – поинтересовался Мазур, действуя так, как и полагалось в подобной ситуации тридцать с лишком лет назад в полумраке окраинной танцплощадки.
– Сама толком не определюсь. Таких, как вы, я раньше видела только в кино. Вы такой мирный и обаятельный, а за спиной у вас – личное кладбище...
– Возбуждает?
– Не будьте циничным, я же не великосветская извращенка... Просто категорически непривычно, вот и все. И ощущения сложные. Можно дурацкий вопрос? Вы ни о чем не жалеете? Не хотели бы ничего переиграть?
– Ни о чем не жалею и ничего бы не хотел переиграть, – четко ответил Мазур. – Хотите верьте, хотите нет. Потому что при другом раскладе это уже был бы не я. Я себя не могу представить д р у г и м. С и с т е м а, как оказалось, была напрочь сгнившая. А ж и з н ь – нормальная. Простите за высокие слова, но мне ни за что не стыдно. А это уже кое-что... Можете смеяться...
– И не подумаю, – сказала Олеся. – Мужик, которому ни за что в бурной жизни не стыдно и не за что себя упрекнуть, насмешек вызывать не должен... Многие этим похвастать не могут.
– Вы меня тоже очаровали, – сказал Мазур.
– Будете влюбляться? – дразнящим шепотом поинтересовалась она.
– Боюсь, нет, – сказал Мазур. – Честно говоря, что-то я давненько на это не способен.
– И я вам не нравлюсь?
– Нравитесь, – сказал Мазур. – Как это вы можете не нравиться нормальному мужику? Но влюбиться у меня не получится. Редко такое водится за пожилыми адмиралами...
– А Нельсон со своей, как бишь ее?
– Ну, это было давно, – сказал Ма-зур. – В те времена люди были другие... – Он начинал ощущать некоторую неловкость от этих фальшивых объятий... или, что тягостнее, не вполне фальшивых. – Олеся, нам не пора ли? «Собачья вахта» близится...
– Ну, пойдемте...
Она отстранилась, взяла Мазура за руку и повлекла в двери в глубине зала, временами поглядывая сверху вниз, – ну прямо-таки влюбленно, жаждуще, нетерпеливо. Сторонний наблюдатель, вынужден был признать Мазур, ни капельки не заподозрит, что эта парочка удаляется вовсе не в спальню. Что там у Шекспира насчет женской сути? Как, бишь, дамы, вам имя?
66 
