Глава 20

ВЛАДЫЧЕСТВО БЕЗЛЮДИЯ

Бревно, которое столь неожиданно принесло спасение Руфусу Доузу, плыло по течению, унося из залива потерявшего сознание человека. Измученный отчаянной борьбой за жизнь, каторжник неподвижно лежал, почти бездыханный, на шершавой поверхности бревна, ниспосланного ему небом. Внезапно сильный толчок заставил его очнуться, и он увидел, что бревно занесло на песчаную отмель, уходившую куда-то во мрак. С трудом поднявшись со своего неудобного ложа, он встал и, сделав несколько нетвердых шагов по берегу, рухнул на землю и уснул.

Только на рассвете он сообразил, где находится. Бревно, пройдя с подветренной стороны остров Филипа, было выброшено волнами на южную оконечность Угольного мыса, где ярдах в трехстах от него он увидел разрушенные бараки каторжан-забойщиков. Какое-то время он лежал неподвижно, греясь в теплых лучах восходящего солнца, давая отдых натруженному, истерзанному телу. Ощущение покоя было столь блаженным, что подавляло все другие чувства. Ему даже не хотелось думать о том, почему эти бараки были покинуты. Если там никого нет – чего же лучше! Если же партия" арестантов еще работает на угольных копях, тогда его тут же схватят и отвезут обратно на остров, в его тюрьму. Но сейчас он так устал и был так измучен, что любой исход был ему безразличен, и он снова погрузился в сон.

В ту минуту, когда Доуз преклонил на твердую землю свою измученную голову, Троук докладывал Викерсу о его исчезновении, а когда он спал, «Божья коровка», выходя из бухты, прошла мимо него на таком близком расстоянии, что любой пассажир на ее борту мог разглядеть в бинокль человека, лежащего па песке. Было уже за полдень, когда он проснулся, и солнце нещадно палило. Одежда его совсем просохла и лишь на боку, которым он прижимался к земле, все еще оставалась сырой, и он встал, освеженный долгим сном. Он все еще не мог уяснить себе истинное свое положение. Ему удалось бежать, это было так, но, вероятно, его скоро схватятся. Он хорошо знал истории многих побегов и понимал, что человек, очутившись в одиночестве на пустынном берегу, стоит перед дилеммой: либо умереть от голода, либо быть пойманным. Посмотрев на солнце, он удивился тому, что так долго находится на свободе. Затем внимание его снова привлекли бараки угольщиков, и он понял, что они безлюдны. Он был поражен, и его охватила дрожь от смутных предчувствий. Озираясь, он осторожно вошел в один из бараков, ожидая в любую минуту увидеть констебля или солдата с мушкетом. Вдруг он увидел в углу буханки хлеба и куски солонины, забытые накануне арестантами. Такая бесценная находка показалась ему небесным даром, и он бы не удивился, если бы все это богатство внезапно исчезло. Живи он в другом веке, он стал бы искать ангела, принесшего эти дары.

Утолив голод этой неожиданной находкой, несчастный беглец мало-помалу стал догадываться, что здесь произошло, в чем помог ему его арестантский опыт. Угольные шахты были заброшены. Новый комендант, очевидно, перевел каторжан на другие работы, и беглец мог пробыть еще несколько часов в безопасности. Но оставаться здесь дольше ему было нельзя. Отдыхать еще не время. Если он решил бежать, то надо немедленно отправляться в путь. Он посмотрел на мясо и хлеб, и слабый луч надежды озарил его смятенную душу. Теперь у него есть еда, дневной рацион шестерых каторжан. Разве нельзя, имея этот провиант, преодолеть заросли, лежащие между ним и свободой? От одной этой мысли у него забилось сильнее сердце. Конечно, это возможно. Только надо экономить еду; надо стараться пройти побольше, а съесть поменьше; надо растянуть ежедневную порцию пищи на три дня. В его распоряжении был дневной рацион шестерых, значит, одному человеку его должно хватить на шесть дней. Если он будет съедать в день одну треть этой порции, значит, у него будет еда на восемнадцать дней. Восемнадцать дней! А сколько можно пройти за восемнадцать дней? Он будет проходить по тридцать миль в день, даже по сорок миль, – а это составит шестьсот миль и даже больше. Нет, погоди; не надо слишком себя обнадеживать, дорога тяжелая: заросли местами непроходимы. Придется делать обходы, кружить по собственным следам, то есть терять драгоценное время. Он проявит благоразумие и положит себе проходить примерно по двадцати миль в день. Двадцать миль в день одолеть совсем не трудно.

  52