Особенно,... 
69 
— Это совершенно необходимо?
— Сабина! — шепотом воскликнул я. — Мы не знаем, что у него на уме.
Погибли четыре женщины, последняя — вчерашняя девчонка. Нужно хвататься за любой шанс.
— Дорогой мой, — пробормотала она виновато. — Я сделаю все, как вы скажете, и ничего не утаю от следствия. Но мне было бы легче, если бы вы также присутствовали при допросе…
— Сабина! Меня как минимум выгонят из института. И это не допрос, а дача свидетельских показаний — и только… Выпьете вина? — сменил я тему. — Правда, у нас нет стаканов.
— Глоток, — сказала Сабина. — Может, буду спать, не думая ни о чем.
Моих не видели?
— Нет, — ответил я. — Все тихо. Ну, с Богом. — Я протянул ей бутылку, носовым платком обтерев горлышко. — За ваше здоровье!
После того как она отпила свой птичий глоток, а я вслед за ней, мы молча и сосредоточенно зажевали. Мадера была очень приличного качества и подействовала на меня умиротворяюще. Впервые за последние дни я расслабился, с нежностью поглядывая на сухой горбоносый профиль моей собутыльницы — сидя в неподвижной задумчивости, она повернула голову к окну, слегка приподняв подбородок, будто что-то пыталась высмотреть в черноте ночи.
Я потянулся к бутылке с вопросом «Еще?», и Сабина, вздрогнув, привстала к подоконнику за апельсином.
— Что-то вы увяли, мой друг, — улыбнулась она. — Не стоит. Жизнь — совершенно восхитительная штука. Я это всегда чувствовала, даже тогда, когда в сорок седьмом отправилась в Ленинград искать родню матери, нашла тетушку и после долгих мытарств по инстанциям мы наконец-то установили, что моя мама погибла в лагере. Сколько сил было во мне и сколько ярости! А какая неодолимая тяга жить! И любопытство… Мы с теткой Мусей жили в коммуналке, она была отличная портниха, принципиальная старая дева, здоровье ее подорвали война и блокада, а во мне такое бродило… Да Бог с ним — чужие воспоминания лишь засоряют мозги, это обломки, из которых ничего нельзя сложить, мой дорогой…
— И все-таки — что было дальше? — Сабина мне ужасно нравилась, и теперь я понял почему — она не пыталась делать легенду из своего прошлого.
— Дальше, по моей болтливой глупости, нас с Мусой взяли и отправили на пять лет подальше от Питера. Тетка по дороге умерла на моих руках, а я от злости на самое себя выжила, в пятьдесят пятом поселилась здесь и даже выучилась на инженера-химика.
— А как там было?
— Зачем вам, Ежи? Неужели весь этот мрак может быть интересным? Об этом столько понаписано — и правды, и вранья. Давайте я вам лучше расскажу, как у, меня появилась Женечка. Для женщины рождение ребенка, наверное, важнее пережитых бедствий.
Я деликатно согласился, хотя история появления на свет Евгении Александровны, обменявшей Сабину на Павла Николаевича Романова, в данный момент меня совершенно не занимала.
Сабина тут же угадала мои мысли.
— Природа — штука посильнее всяческих «Фаустов», — проговорила она и попросила вина. — Женя не виновата, что получилась такая. Она росла под моим могучим прессом и, едва обнаружила брешь, тут же и выскользнула — и никакие мои доводы не помогли. В своем Павле Николаевиче она увидела обещание долгожданной свободы и прилипла к нему, словно устрица к камню. В чем-то она повторила меня, с той лишь разницей, что я свою жизнь лепила по собственным меркам, а она, — по общепринятым. Мы с Женей, даже в мелочах не пересекались. Такой вот банальный сюжет…
— А кто был ее отец? — осторожно спросил я. — Может быть, все дело в его характере?
— Все дело в моей натуре, — усмехнулась Сабина. — Мне было тридцать четыре, и я представления не имела, что такое мужчина. Они все меня побаивались — и не потому, что я была физически сильна, просто во мне начисто отсутствовали женские финтифлюшки: косметика, перманент, бусы, брошки… Я много работала, жила сначала в проходной комнате с чокнутыми соседями — такая, знаете, разновидность паранойи, замешенная на любопытстве и злобе. Они никак не могли понять, почему к еще молодой и здоровой женщине никто не ходит, и все шпионили за мной, для них это было как кино. А я тогда еще боялась доносов и прятала переписку с братом, живущим в Америке. К тому же работала на полувоенном предприятии… такая была конспирация, вспомнить — просто смех!
Я приложился к бутылке и почувствовал, что созрел для того, чтобы закурить. Мы с Сабиной обнаглели настолько, что, убрав остатки нашей трапезы в холодильник, открыли окно и уселись на подоконник. Я накрыл ее плечи своей полусырой курткой, застегнув верхнюю кнопку, а сам выглянул в коридор.
69 
