Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
103 
– Бывает, – ничуть не удивившись, сказал Иванихин. – Однажды в Питере пили мы с одним типусом из золотопромышленного департамента, так вот он, назюзюкавшись, уронил в клозетную чашку Станислава третьей степени с груди, – промышленник сочно хохотнул. – Вот это был казус, не чета вашему… Нашли часики?
– Да, вот они…
– Я им сейчас велю, чтобы заменили матрас и денег за старый не требовали, – сказал Иванихин деловито. – Сами виноваты, раньше надо было за прорехами смотреть… И не спорьте. Я для вас и больше сделать готов, милейший Леонид… тьфу, черт! Алексей Воинович. Вновь вынужден извиниться за все прошлые подтрунивания и ругань в адрес вашей службы. Как вы их, однако! Я только что от губернатора, тайгу возле Аннинска прочесывают активнейше, и по окрестным деревням разослали стражников. Поймают вашего беглеца, да и тех, наряженных мужичками, тоже возьмут, я надеюсь. Ах вы, молодчина! Алексей Воинович, я за вами, собственно…
– С целью?
– Буторина моего помните?
– Конечно.
– А помните, сына женит? Так вот, из церкви они вернутся в самом скором времени, и вы, милейший ротмистр, тоже званы на свадебку. Никаких отговорок не принимаю-с! Нужно будет, сам губернатор велит освободить вас от жандармских дел. Буторин вас душевно приглашает, наслышан о подвигах ваших… Так что и не спорьте, одевайтесь. Пора ехать. Танька внизу, в экипаже, тоже вас поблагодарить жаждет…
– А почему бы и не поехать? – вслух подумал Бестужев. Сердце при упоминании о Тане сладко ворохнулось.
– Вот то-то! Раз вы тут ищете часики посреди пуха – значит, и нет никаких срочных дел? Что нужно почистить – вызовем лакея, – он потянулся к звонку. – Одевайтесь, Алексей Воинович, посидите с нами, простыми людишками, развеетесь, а то у вас личико весьма осунувшееся, хлебнули лиха…
Глава четвертая
Как играются свадьбы в Шантарске
Огромный кусок зажаренного до хрусткой коричневой корочки гуся опустился к нему на тарелку, где и без того не было никакого оперативного простора, выражаясь военными терминами.
– Вы уж не обессудьте, господин ротмистр, – умоляюще протянул буторинский младший брат. – Не каждый день случается, почетные гости-с обязаны быть окружены заботою…
Почти точная копия пузатенького и бесхитростного Иннокентия Афиногеновича, он уже изрядно наклюкался, но пока что сохранял вертикальное положение и членораздельную речь.
– Милейший Андрей Афиногенович, я ведь этак и помереть могу невзначай… – беспомощно сказал Бестужев.
– А это ничего, это бывает, – обнадежил младший Буторин. – Не так чтобы очень часто, однако ж выпадает. В четвертом годе Аристарх Петрович Сатинов – не изволили слышать? Едок был, доложу я вам! – на восьмидесятом пельмене жалобно так икнули и – не приходя в сознание… Правда, скажу вам, до пельменей еще много было в чрево утрамбовано…
– Я бы еще пожил, признаться, – сказал Бестужев, вежливости ради исследуя вилкой гуся. – Нравится мне отчего-то этот процесс, честное слово…
– Так кому ж не нравится? – Буторин-младший огляделся, прижал палец к губам. – Вот оцените, как человек столичный. Хороша вещица?
Он извлек из кармана поддевки сафьяновый футляр и, держа его ниже столешницы, показал Бестужеву. Золотой кулон старой работы с двумя крупными бриллиантами и дюжиной мелких и в самом деле был неплох.
– Красивая вещь, – искренне кивнул Бестужев.
– Только – тс! Перед переменой блюд, когда гости отойдут от стола размяться беседою, преподнесу новобрачной. Выделка старинная, от батюшки досталось…
Руки у него выписывали вензеля, и Бестужев помог тщательно закрыть футляр. Отрезав от необъятного гусиного полотка небольшой кусок, налил себе водки. Оглядел стол.
До сих пор он полагал, что выражение «стол ломился от яств» было не более чем поэтической метафорой, но сегодня это мнение пришлось пересмотреть. Казалось, стол и в самом деле способен с треском просесть под всеми вкусностями, что были на нем представлены. Только теперь он начал понемногу понимать, что такое Сибирь, где ни в чем не признают удержу…
Жених восседал с тем глупо-горделивым выражением лица, какое, собственно, всем женихам и свойственно. Невеста была светленькая, пухленькая, самую малость заплаканная, но ничуть не походила на приневоленную. Впрочем, в их сторону Бестужев смотрел мало – его больше привлекал тот угол стола, слева и наискосок, где рядом с отцом сидела Таня.
103 
