Особенно,... 
114 
Над самым ухом прошелестел требовательный шепот. Четверка лейб-медиков – на сей раз не в холщовых балахонах, а в богатых вицмундирах и черных шапочках Сословия Чаши и Ланцета – тут же придвинулась с разных сторон, подхватила Сварога на руки и подняла повыше, показывая присутствующим. Один, паскуда, рукой в тонкой замшевой перчатке бесцеремонно ухватил Сварогову мужскую гордость – он играл свою роль с величайшим рвением, притворяясь, что вдумчиво исследует пол новорожденного дитяти. Именно он и завопил мгновением спустя:
– У короля сын, благородные господа и дамы! У короля – сын, сын, сын! В согласии с пожеланиями его величества нарекается Сварог Барг!
Хуже всего было красоваться в этаком вот виде перед дамами, – но Сварог терпел, поднятый на вытянутых руках четверки как можно выше, думал раздраженно: «Как бы не уронили, черти, сломать себе ничего и не сломаешь, но все равно конфуза не оберешься…»
Потом его опустили пониже, старательно принялись заворачивать в синюю мантию, расшитую золотыми геральдическими лилиями Баргов. Хорошо еще, что роль несмышленого младенчика, только что явившегося на свет божий, на этом и заканчивалась. Подчиняясь тому же требовательному шепоту, Сварог встал на собственные ноги, кутаясь в мантию и стараясь не встретиться взглядом ни с кем из присутствующих, прекрасно зная, что стоявшая где-то в толпе Мара по своему обыкновению не обойдется без подначек и шуточек.
Кто-то охнул у него за плечом. Сварог опустил глаза.
Глаза Конгера гасли, словно он больше не мог держаться. Изо рта широкой лентой хлынула кровь, удивительно алая и обильная. В гробовой тишине торопливо расступались блиставшие самоцветами сановники, разодетые дамы и увешанные орденами генералы – по образовавшемуся проходу бесшумно скользила…
Она осталась в точности такой, какой Сварог ее видел в последний раз в зыбком рассветном полусумраке, в заброшенной избушке где-то посреди Ямурлака, – тоненькая, в синем балахоне, со струившимися из-под капюшона светлыми прядями. Гибко склонилась над Конгером, легонько прикоснулась кончиками пальцев к его лбу, выпрямилась, прошла назад той же дорогой, меж далеко раздавшихся придворных, военных и чиновного народа. Проходя мимо Сварога, бросила на него мимолетный взгляд, бледно, печально улыбнулась, словно бы извиняясь перед новым хозяином дворца за визит без дозволения, – и Лазурная Дева, фея смерти, стала таять, растворяться, исчезать, не замедляя шага. Еще миг – и ее уже не было посреди широкого пустого пространства.
Казалось, прошли долгие часы, прежде чем кто-то зычно возгласил посреди мертвой тишины:
– Король умер! Умер король!
И тут же кто-то раззолоченный, суетливый, бряцавший орденами, лучившийся фальшивым сочувствием и фальшивым воодушевлением, опрометью кинулся к Сварогу от колонны – стремясь опередить других, кинувшихся вдогонку, хлынувших со всех сторон, наперерез, толкаясь, злобно пихаясь локтями. И опередил-таки, шустрый. Крепко схватив Сварога за мантию, обернувшись к наседавшей толпе, уже непритворно сходя с ума от радости, даже приплясывая, заорал что было мочи:
– Да здравствует король!!! Да здравствует король, Сварог Барг!!!
И носить ему теперь до смерти почетнейшее придворное звание Королевского Возвестителя, проныре этакому…
Глава четырнадцатая
БРАТЕЦ И СЕСТРИЧКА
Он возвышался над собравшимися в громадном зале – как и полагалось королям. Десяток длиннейших столов тянулись на всю протяженность зала, а вот перпендикулярно к ним, на особом возвышении, куда вели целых семь ступенек, как раз и помещался королевский стол, рассчитанный всего-то человек на двадцать. Гвардейцы у ступенек, гвардейцы по всей длине помоста, гвардейцы за спиной, у стены, две дюжины ливрейных лакеев, напряженно застывших на расстоянии вытянутой руки от пирующего с верными сподвижниками короля, церемониальная гербовая посуда, вся отлитая из золота, массивная, старинная, поразительное количество разнообразнейших яств и питий, способное утолить голод и жажду у драгунской роты…
Даже неудобно было чуточку оттого, что за этим богатейшим дастарханом восседали всего пятеро, считая Сварога. Он загодя, через министра двора, передал Арталетте, что желает видеть за почетным столом и ее, но министр вернулся, разводя руками: герцогиня Барг вежливо, но решительно ответила, что не чувствует себя вправе сидеть на королевском помосте, особенно в столь торжественный день… Гадать о причинах отказа у Сварога не было ни времени, ни желания, он попросту махнул рукой – и ограничился четверкой сподвижников. Чтобы увидевшая рядом с ним этих людей дворцовая публика заранее поняла, кто есть кто. Он позвал бы и Леверлина, но тот еще не вернулся из Глана.
114 
