Она мысленно перекрестилась во имя удачи – и вошла в гостеприимно распахнутую дверь.
Кабинет был довольно большой, но свободного места почти не сыщется – все завалено книгами, пестрыми журналами, кучами старых номеров «Листка», образчиками дешевого импортного ширпотреба, съедобного и несъедобного (щедрые дары благодарных рекламодателей, надо полагать, или поощрительные призы всяких дурацких викторин, которые «Листок» вечно устраивал ради вящего привлечения читателей).
Из-за заваленного бумагами стола на Дашу чуть удивленно воззрилась здешняя «мадам», Екатерина Хрумкина, полноватая баба лет пятидесяти с усиками, словно у юного гусарского юнкера и слегка затуманенным взглядом истинно творческой личности. Удивление тут же сменилось неприкрытым восхищением – туманный взор откровенно блуждал по Дашиной фигурке, значок был моментально засечен и принят к сведению.
Даша послала хозяйке кабинета обаятельнейшую улыбку, без приглашения уселась, положила ногу на ногу, развернулась вполоборота к «мадам» и, притворяясь, будто не замечает произведенного впечатления, пару раз невинно хлопнула ресницами. Подумала про себя, стараясь не улыбнуться: «Ну ты и стервь, Дашка. У нее ж сейчас глаза выскочат…»
– Слушайте, прелестное дитя, а вы мне не мерещитесь? – чуть хрипловато поинтересовалась хозяйка кабинета.
– Нет, – сказала Даша, беззастенчиво демонстрируя фигуру. – Я настоящая. Решила вот зайти, познакомиться… Меня зовут Даша Шелгунова, я из Курумана переехала…
– Постойте-ка… Это не про вас ли Галочка Сапрыкина говорила? Ах, вот что… – взгляд усатенькой блуждал по Дашиным бедрам. – И правильно сделали, вы же, говорят, весьма талантливый журналист?
– Ну, это преувеличение, – сказала Даша искренне. – Так, иногда пытаюсь… Я вообще-то пед кончала. (Поскольку пед – решила она для себя при разработке легенды – это такая шарашка, что выпускником ее может объявить себя любой, у кого в голове есть хоть капелька мозгов. Опасаться разоблачения нечего.) Но потом пошли сложности, пришлось уйти… Я вам тут кое-что принесла, если подойдет…
И выложила поверх бумаг творение Глеба. Хрумкина, видимо, вспомнив на минутку о профессиональном долге, принялась бегло проглядывать сокращенный перевод французской статьи, украшенный выдуманной фамилией. И поневоле вчиталась. Лажа была, что ни говори, весьма привлекательная, с точки зрения индивидуума, испытывающего симпатию к сатанизму – парижский автор в рамках плюрализма и свободомыслия гневно порицал инквизицию за преследование ведьм (при этом лихо приписывая инквизиции все зверства, учиненные протестантами), проливал слезы над горькой судьбиной несчастных альбигойцев и Джордано Бруно и уверял, что современный цивилизованный человек вправе выбирать себе любого кумира – а потому поклонение Сатане с точки зрения либерализма и демократии столь же свято и неприкосновенно, как поклонение «так называемому Господу». Даша, правда, прошла у Глеба кое-какой инструктаж с широким привлечением исторических источников. И прекрасно помнила: альбигойцы навлекли на себя преследования как раз за то, что отправляли самый разнузданный сатанинский культ (как водится, параллельно со столь же разнузданной педерастией), а бедняжка Джордано Бруно получил высшую меру не за проповеди о множественности обитаемых миров, а за активное участие в «работе» чуть ли не всех существовавших тогда в Западной Европе тайных сатанистских обществ…
– Прекрасно! – подняла голову Хрумкина. – Отлично просто, Дашенька… можно, я буду попросту?
Даша со смущенным видом пожала плечиком – в том смысле, что почему бы и нет? И скромно поинтересовалась:
– Значит, вам подходит?
– Ну разумеется! – воскликнула Хрумкина, глядя на нее, как ребеночек-сластена на нетонущий «Милки Уэй». – Вы просто молодец, Дашенька, сразу вам скажу – есть все шансы на долгое и, я надеюсь, приятное сотрудничество…
И одарила таким взглядом, что Даша забеспокоилась, ожидая немедленного приглашения в расположенный совсем неподалеку дамский туалет. Обошлось, однако. Хрумкина, похоже, из тех, кто в подобных делах обожает комфорт и уют, а значит, какое-то время удастся уворачиваться…
Завязался обычный вроде бы разговор, исполненный тем не менее скользко-блудливого подтекста практически в каждой фразе – усатенькая дамочка хотела окончательно удостовериться, что столкнулась со своего поля ягодкой, а Даше следовало ни в коей мере не разуверять собеседницу, но светских приличий ради дать понять, что девушка она скромная и в первую попавшуюся постель очертя голову не прыгает. Завоевывать ее следует, Дашу Шелгунову, вот что, ибо цену себе она знает, в зеркало смотрится ежедневно да к тому же она – дитя двадцатого, насквозь циничного века и готова отдать свое стройное тело исключительно той, что одарит ее в ответ на любовь вполне ощутимыми благами… Одним словом, отточенно лицедействовала, создавая образ хоть и провинциальной, но неглупой и весьма практичной лесбиюшки.