Особенно,... 
72 
Никто, даже арабский кормчий, не мог объяснить происходящего: просто очередная тайна океана. Мореходы схватились за снасти и гарпуны: подвернулся хороший случай пополнить запасы продовольствия.
Анад зацепил крючком за извивающееся щупальце, усеянное бугристыми присосками, и, к удивлению всех, вытащил на палубу огромного кальмара. Океанский житель пялил на всех большие, по-человечьи разумные глаза и выпустил на доски клейкую лужу чернильной жидкости. Ораз с площадки Альбатроса вогнал остро отточенный гарпун в лоснящуюся спину кита. Трирему так тряхнуло, что адмирал, жрец и десяток мореходов свалились в воду. Их быстро выудили, а кит с обрывком толстого каната нырнул, и его больше не видели.
Шум остался за кормой. Но оживление не покидало мореходов. Гребцы с энергией взялись за весла, и вдруг запел Саркатр. Он тоже греб — в паре с пожилым Абибалом.
В неприхотливой немногословной песне говорилось о крепких веслах и о еще более крепких спинах гребцов, работающих дни и ночи без устали.
— Э-эх! Гре-би! — зычным возгласом заканчивал Саркатр каждую строфу, и вскоре несколько голосов вторило ему: «Э-эх! Греби!»
Словно не было язв на ободранных ладонях, словно усталость не сводила судорогами плечи и спины — в людях проснулись новые силы, их пробудили песня, ритм и удивительное ощущение сплоченности. Пели все: и гребцы, и кормчие, и сидящие в трюмах. Шум ливня и ветра не был помехой. Голоса с каждой минутой звучали все с большей силой, уверенней и радостней. Мускулы обрели упругость. На лицах появились улыбки.
И вдруг, словно сорвавшись с привязи, забился, запульсировал раскатистый голос Саркатра, украсив импровизацией тяжеловесный ритм песни гребцов. Рутуб встрепенулся, и барабанная дробь рассыпалась в сумасшедшем ритме, не ломая, однако, основного размера песни. Гребцы, не в силах усидеть, притопывали рьяно по лужам и орали во всю мощь легких. Впередсмотрящий Альбатроса стал подыгрывать на глиняной флейте, а на галере зазвенели струны арфы.
Анад взволнованно всхлипнул и, бросив весло, устремился в пляс. Вскоре палуба заполнилась скачущими, вихляющимися финикийцами. Необыкновенное зрелище: океан, ливень и полуголые загорелые тела, выделывающие в бешеном темпе фантастические па. Голоса мореходов, гром барабанов и щитов не затихали до тех пор, пока не прозвучал сигнал на полуденную молитву Ваалу.
Ночью, укладываясь спать, араб долго молился, своим богам, и вдруг объявил:
— Штиль будет. «Отметный ветер» идет на убыль. Через месяц начнет дуть в разные стороны, не поймешь куда, а через два месяца начнется обратный рих ал-мавсим.
Утром кончился дождь, небо прояснилось, и океан засиял яркими красками. Абсолютное безветрие заставило опустить паруса. Гребцы, обмотав ладони тряпьем, вновь взялись за весла.
В этих водах было много акул, и свободные от дел мореходы били их острогами, хватали крючьями и ловили на рыболовные снасти. Мясо акул съедобно, но не всем оно по вкусу. Однако акула — не только мясо. Повара варили из плавников отличные студни, умельцы делали из позвонков замысловатые трости, из зубов — ожерелья наподобие пунтийских.
Кроме того, в дело шла и шкура акулы — для полировки дерева и даже металлов. Из печени вытапливали рыбий жир для светильников.
Скорпион изобрел новую забаву: выпотрошенную акулу бросали за борт и любовались, как она пожирает свои внутренности, плавающие на поверхности.
Астарт увидел сидящего на воде альбатроса, крупную светлую птицу с темными крыльями. Вокруг шныряли акулы, а крылатый странник спокойно смотрел на корабли и пил океанскую воду.
— Наверное, берег близко, — сказал Астарт.
— Здесь, видимо, все по-другому, — откликнулся Агенор, — сто раз я наблюдал альбатросов, как они садятся на воду во время штиля. Здесь же… Трудно судить, близко берег или нет. Может быть, альбатросы вот так и проводят жизнь свою на воде, а не на берегу?
Стайка летающих рыбок запуталась в такелаже и градом посыпалась на головы гребцов.
— Макрели, — прошептал в сильном волнении Фага, свесившись с борта, — клянусь чешуей Мелькарта, — золотые макрели!
Круглоголовые огромные рыбины гонялись за летающими рыбками, сверкая пурпурными спинами и золотистыми хвостами.
Но полакомиться макрелями хананеям не пришлось: вся живность вдруг исчезла, и океан превратился в залитую солнцем пустыню. Матросы недоуменно смотрели на воду: сжимая бесполезные остроги и снасти. Болтун тут же уверенно заявил, что в океане макрели — не макрели, а обращенные в рыб грешники, которые неплохо соображают, когда их хотят поддеть на крючок.
72 
