27 
Крутая лестница вела наверх, все самое ценное хранилось там: деньги, драгоценная утварь, личное оружие хозяина. И еще наверху были женские покои, где, как правило, проводили время женщины и дети. Ценности помещали в сундуки, которые выполняли роль сейфов. В подсобных помещениях размещались кухня, ванны, туалеты. В подвале — продовольственный склад. Зерно и жидкости хранились в сосудах высотой в человеческий рост. Сосуды закапывались в землю до горловины. В те времена еще не придумали буфеты, полки, шкафы…
Дворец был окружен высокой крепостной стеной, совершенно нелепых, с точки зрения геометрии, очертаний в плане. Внутри стен кроме дворцового комплекса, роскошного сада и скромного храма богу-покровителю неизвестный строитель поместил несколько дворов, казарму телохранителей господина и целый квартал хижин для рабов, челяди и мастеровых.
И вот за стенами такого дворца укрылась горстка восставших рабов. В большинстве своем рабы в те времена не были людьми, умирающими от невзгод и непосильного труда, не были той категорией людей, лишенных всех материальных и иных благ, которым оставалось бы одно: свобода или смерть. Раб имел кусок хлеба, крышу над головой и семью. Его принуждали заводить семью, ибо дети его — прямой барыш хозяину. Рачительный хозяин содержал скот свой в чистоте и сытости, так же он относился и к рабу. Часто свободный крестьянин желал быть рабом, чтобы быть сытым и не зависеть от урожаев своего участка земли, от случайностей, связанных с непогодой, засухой, нашествиями вооруженных соседей… Но в рабство принимали сильных и умелых, и не каждый крестьянин удосуживался ярма. В те времена рабство не исчерпало всех своих возможностей, поэтому бунт рабов в Тире был бунтом одиночек, которые поднялись в своем сознании выше своей эпохи. Их уже не устраивало, что раб — не человек, что хозяйский кусок хлеба — слишком ничтожная плата за личность. Их не устраивало, что в рабстве дурак становится мулом, а умный — бездельником. Не устраивало получать в награду за покорность атрибуты скотского счастья. Во все времена человек, лишенный свободы, глубоко чувствует ее прелесть. Только одни готовы заплатить самой дорогой ценой за мгновение свободы, другие спешат найти смысл в том, что дано судьбой…
Вокруг крохотного островка рабской вольницы бушевал враждебный, предательский Тир. На материковую часть города отовсюду стекались толпы вооруженных купцов, мореходов, ремесленников и даже рабов и того разношерстного люда, который испокон веков проживает и кормится на базарных площадях городов Азии. Люд, поддержавшие повстанцев вначале, теперь были против них, и самые крепкие головы бунтовщиков не могли понять, почему же так вышло.
Астарт прекрасно понимал, что бунт — это смехотворная возня мухи со слоном, что Тир, владыка морей, одним плевком раздавит жалкую горстку смельчаков. Но он испытывал гордость и необыкновенный подъем оттого, что эти обреченные люди вверили ему свои судьбы. И теперь нет сил, которые сломили бы его, заставили бы сложить оружие или предать…
— В этом дворце мы продержимся хоть сто лет, — с уверенностью заявил Хромой. — Вина и еды достаточно, вода есть.
— Без чужой помощи не продержимся, хоть швыряй мы в тирян свиными окороками и лей им на головы вино, — сказал Астарт, — нужно поднять рабов в других городах.
— Я отправил самых ловких парней во все крупные города Финикии и филистимского побережья.
— Продержимся, — неторопливо, с непоколебимой уверенностью произнес новый Верховный жрец Мем, и его глаза недобрым пламенем ожгли Астарта. — Устроим молебен, принесем жертвы… Отец наш Мелькарт не оставит нас. Он дарует нам победу…
— Проклятье, — сказал Астарт, остывая. — Почему боги любят пустые казаны? Дальше звук разносится?
Мем поплевал в разные стороны, очищая себя от скверны, и произнес с чувством:
— Господи, Ваал небесный, не слушай этого человека. Его язык — не наш язык, его речи — не наши речи… — Мем бесконечно сожалел, что Астарта выбрали шофетом.
По грязным каменным плитам дворца ползал крошечный младенец с расцарапанными в кровь щеками.
— Чей? — недовольно произнес Астарт, указывая на него.
Мем подхватил малыша на руки, погладил его редковолосую голову жесткой, натруженной ладонью. Лицо Мема сразу обмякло, стало простым и домашним.
— Сей отрок — сын почтенного раба-египтянина по имени Хнумабра, — сказал он.
27 
