Особенно,... 
69 
У него горели руки сделать и много чего другого, куда более приятного, но, возможно, именно поэтому он так злился на нее.
Коса лежала у нее на груди. Он даже не подозревал, что у нее такие длинные волосы. Распушенные, они, должно быть, спускаются ниже талии. Ему хотелось утонуть в этих волосах, поцеловать дорожку вдоль изгиба ее белой, изящной стопы.
И эта коса, и простая одежда говорили о школьной невинности. Дамарис Миддлтон, несмотря на то что ей было двадцать один, могла воспитываться в монастыре. Надо быть скотиной, чтобы вожделеть ее.
— Почему, — прошептала она, — ты смотришь так сердито? Я только что спасла тебя.
— Рискуя своей жизнью? И я должен благодарить за это?
— Дамарис? Что-то случилось? — Дженива вернулась к ним, когда Эш повел леди Талию в ее спальню.
Фитц хотел возразить, что он сам может позаботиться о Дамарис, может уложить ее в постель, втереть мазь в ее побитое тело...
— Он отчитывает меня за то, что я подвергла себя опасности, — пожаловалась Дамарис. — Но человек же не виноват, что ходит во сне.
— Пожалуй, нам следует запирать твою дверь на ночь, — сказал он.
— Только посмей! — Дамарис, — успокаивающе проговорила Дженива, — у всех нервы на пределе. Давай уложим тебя в постель. Или, может, ты предпочла бы спать сегодня с Талией?
— Нет-нет, все в порядке. Со мной спит Мейзи.
— Но слишком крепко, чтобы быть надзирателем, — пробормотал Фитцроджер.
Дженива пошла впереди со свечой, а он следом, удрученный, что не будет шансов даже для малейшей вольности — хотя он скорее кастрировал бы себя, чем совершил что-нибудь из того, что было у него на уме.
В постель он ее принес и положил на простыни под озабоченное бормотание перепуганной Мейзи в чепце и шалях. Дамарис подняла на него глаза. В догорающем свете огня и единственной свечи он видел темные линии ее ресниц и гладкую белую кожу странно отчетливо.
Губы девушки зашевелились, словно она собиралась что-то сказать, но потом просто послала ему печальную улыбку, прежде чем Мейзи выставила его из комнаты и захлопнула дверь у него перед носом.
Ему придется убираться отсюда, потому что девушка не кинулась бы с лестницы, чтобы помочь мужчине, если бы не любила его. И он не был уверен, что сможет устоять, если она бросится в его объятия.
Фитц вернулся в свою комнату и нашел утешение в выпивке. Полчаса спустя его дверь отворилась, и в нее проскользнула Дамарис. Укутанная в серебристый мех, она приложила палец к губам, что было излишне. Он лишился дара речи.
По той резвости, с которой она подбежала к нему, никак нельзя было сказать, что она совсем недавно играла со смертью.
— Мы должны попытаться еще раз.
— Мы? — выдавил он из пересохшей глотки. Что попытаться? Он не может даже подняться.
Она была уже в футе от него — хмурящаяся кошка в обрамлении серого меха.
— Ты пьян?
Он закрыл глаза.
— Разумеется, нет. Три стакана бренди — это мелочь. Он услышал, как она скептически хмыкнула:
— Тогда нам лучше подождать до завтра, но мы можем составить план. Сегодня все прошло бы лучше, если б ты доверился мне.
Его глаза сами собой открылись от изумления.
— С чего бы, черт побери, мне делать это?
Лучше бы он не смотрел. Она стояла почти у самых его коленей, отбросив капюшон своей накидки, взгляд твердый и придирчивый. Под накидкой на ней, должно быть, простой халат поверх белоснежной рубашки. Волосы, все еще в косе, лежат на груди. Он слишком хорошо представлял, как расплетает их, чтобы они рассыпались по ней, темным облаком укутывая ее тело. Белое, обнаженное. В его постели.
— С чего? — повторила она. — Да с того, что тебе нужна помощь. Ты же знаешь, что это так. В хорошенький переплет ты бы попал, если бы я не следила за тобой и не устроила отвлекающий маневр.
Ему надо срочно бежать. Но чтобы бежать, надо встать. А если он начнет вставать, не избежать прикосновения к ней. Он силился придумать, как бы выпутаться из этого каким-нибудь другим способом, но в конце концов прибег к грубости.
— Уходи, — сказал он.
Мучительно было видеть ее обиженное лицо, но он должен защитить ее и себя.
— Это и есть твоя благодарность?
— Я не просил тебя рисковать своей шеей.
— А я и не рисковала. Я вскрикнула, постучала по ступенькам и приняла трагическую позу внизу лестницы.
— Выставив свои ноги всем напоказ!
Она наклонилась вперед, сдвинув брови над переносицей.
69 
