115 
— Значит, это ваш брат.
— И он, возможно, невиновен. — Дамарис вскочила на ноги и встала между ними.
Фитц схватил ее за руку и подтащил к себе:
— Во имя всего святого, кто же еще?
Родгар теребил длинную ручку своего лорнета.
— Других причин, чтобы покушаться на вашу сестру, кроме как ради получения денег, похоже, нет, поэтому кто еще мог быть нападавшим?
Марк Миддлтон внезапно как-то уклончиво отвел глаза, словно ища ответ. Сердце Дамарис упало. Фитц был прав. Но затем Марк вздохнул:
— Боюсь, это может быть мой брат, милорд.
— Черт побери! — взорвался Фитц. — Вы держите нас за дураков?
— Присоединяйтесь ко мне в глупости, Фитцроджер, — пробормотал Родгар. Его тон был почти насмешливым, но Дамарис чувствовала присутствие Черного Маркиза со всем его могуществом.
Ее брат прошелся по комнате, затем повернулся к ним:
— Уверен, моя мать была бы верна лучшему человеку, или по крайней мере тому, кто чаще бывал бы рядом. Но при том, что было, она родила еще двоих детей не от отца. Моя маленькая сестричка умерла в три года, но Уильям выжил. Он на пятьлет моложе меня. Отец, похоже, не возражал против супружеской неверности, но запретил маме тратить на Уилла деньги, предназначенные для меня. Причин для такого приказания не имелось, но таков уж он был, как, я уверен, вы знаете, сестра. Будет ли глупостью поддержать его? Дамарис не могла удержаться.
— Да, хотя, я думаю, вы виделись с ним чаще, чем я. Он приезжал в Уорксоп всего три раза.
— В таком случае поздравляю вас с таким везением.
— Моя мать так не считала.
— Ей его было мало? Моя мать была бы счастлива не видеть ничего, кроме его денег. Она боялась его, но еще больше опасалась потерять деньги. — Он немного поколебался, затем продолжил: — Видите ли, она была дочерью владельца таверны и страшилась лишиться атрибутов жизни леди. Он швырял ей предметы роскоши, как человек бросает хлеб уткам, и она крякала.
— Он швырял предметы роскоши и моей матери, но она пыталась кусаться.
Они обменялись взглядами полного взаимопонимания. Фитц схватил ее за руку. Это вернуло ее брата к существу дела.
— Мама всегда выполняла его приказы, даже когда он был далеко. За нами наблюдали.
Интересно, подумала Дамарис, велось ли наблюдение и за Берч-Хаусом, и решила, что, вероятно, да. Как забавлялся он, должно быть, читая отчеты!
— Итак, Уилл делил с нами кров и еду, но одежду донашивал мою. Я получал прекрасные подарки ко дню рождения, а Уилл только то, что, как мама считала, она могла позволить. Когда я пошел в Вестминстер-Скул, его отправили в гораздо худшее место. Я стал джентльменом, а его отдали в обучение в аптеку.
Аптека. Это может объяснить отравленное питье — если этот Уильям вообще существует. Дамарис так и спросила:
— Как нам убедиться, что такой человек существует?
Ее брат выглядел озадаченно, но Родгар ответил вместо него:
— Он существует. Некий Уильям Батлер жил со своим братом и его матерью на Розмари-Террас, хотя люди считали его бедным кузеном. Однако в последние годы он живет на широкую ногу. Миддлтон?
Щеки ее брата снова вспыхнули, и Дамарис задалась вопросом: не унаследовал ли он отцовский крутой нрав? Однако он ответил:
— Когда отец умер, в мое распоряжение поступил трастовый фонд, поэтому я помог Уиллу. Фактически, — добавил он, — я поделился всем. Сумма была изрядной, а Уилл — мой брат и друг. У нас бывали замечательные времена. Но увы, ему все было мало. Я понял это, когда умерла мама.
Он повернулся к Дамарис.
— Я всегда считал себя незаконным, а то, что мама носила имя миссис Миддлтон, — претензией. Но когда отец умер, я спросил маму, куда пошли его деньги. Она сказала — его родне, Миддлтонам. Я согласился с этим. Как я уже сказал, мы были вполне обеспечены.
Однако на смертном одре она рассказала мне правду, что состояние отошло вам. Она плакала из-за такой несправедливости и пыталась заставить меня пообещать шантажировать вас позором двоеженства, чтобы вы отдали мне половину. И что эта половина должна пойти Уиллу. Я отказался. История шокировала меня, но я не мог опуститься до шантажа.
В конце концов, подумала Дамарис, он не такой, как их отец.
— Я проверил отцовское завещание на случай, если моя законнорожденность имела значение, но деньги были по закону ваши, стало быть, и говорить не о чем. Но у Уилла было иное мнение. Вы и деньги стали у него навязчивой идеей. Деньги он считал по праву своими. Он бесконечно говорил о том, что мы сделаем, когда получим их.
115 
