— Нет. Он коренастый, крепкий, темноволосый, с ровными зубами.
— Прямо как мой отец. — Она взглянула на маркиза. — Фитцроджер хочет убить его.
— Естественное желание. При создавшемся положении, увы, это было бы преднамеренное убийство. Есть и другие способы справиться с людьми подобного сорта.
Она поежилась.
— Может, он не так уж и виноват. В нас течет отцовская кровь. Если мы чего-то захотим, мы это хватаем, кто бы ни стоял у нас на пути.
— И все же я не верю, что вы бы убили из-за золота, особенно если уже имеете вполне достаточно для комфорта. Делать так — преступление, Дамарис. Жизнь не священна. Если бы она была такой, мы бы не казнили преступников и не вели войн. Но жизнь дороже золота. Гораздо дороже. —Он задумчиво посмотрел на нее. — Вы оставили значительную сумму Фитцроджеру.
Резкая смена темы — его излюбленный прием.
— Не помню, чтобы давала вам разрешение читать мое завещание, лорд Родгар.
— Верно, но мне важно знать, за кем следующим присматривать.
— Только не за Фитцем. — Его брови слегка приподнялись, но она не смутилась из-за уменьшительного имени. — И не за Мейзи, и не за Дженивой. Следует ли мне присматривать за вами, милорд?
Он улыбнулся:
— Всегда, но я не подсыплю яд в ваше вино, дабы повесить на себя такое бремя.
Ей надоели недомолвки и споры. — Милорд, позор Фитцроджера действительно так ужасен, как он думает?
Он посмотрел на нее:
— Его застали на месте преступления с женой брата. Во время последовавшей драки его брат получил удар по голове, после которого он стал подвержен непредсказуемым приступам ярости.
— Ему было пятнадцать лет, а ей, должно быть, гораздо больше.
— Двадцать пять, полагаю.
— Разве это в некотором смысле не оправдывает его?
— Моя дорогая, мы вешаем пятнадцатилетних за кражу хлеба. Многие считают правильным отсекать дурную поросль молодой.
— Военная карьера Фитца доказывает, что он не дурная поросль.
— Для многих он остается подозрительной личностью. Быть может, то, что Родгар обсуждает с ней это, означает, что он не исключает возможности их брака?
— Почему? — спросила она. — Он пользуется высоким доверием в некоторых кругах.
Маркиз подвел ее к креслу, и когда они оба сели, пояснил:
— Пять лет назад его забрали из полка в услужение к генералам и дипломатам. Мало кому известно, что он талантливый телохранитель, который спас много жизней. Порой дипломатия требует, чтобы защита и даже покушения держались в тайне. Поэтому многие считают, что он избрал легкую жизнь подальше от поля боя.
— Это несправедливо.
— Несомненно. Вы хотите его?
Она ожидала этого вопроса рано или поздно, но все равно у нее перехватило дыхание.
— Да, — ответила она. — Но он считает, что не стоит меня из-за этого скандала. Нет, думаю, это из-за увечья его брата. Головные боли, вспышки ярости. Как мне разрешить все это?
— Воробьи резвятся там, где коршуны не смеют сесть. Факты нельзя изменить.
— Нет? — Дамарис подозревала, он менял их, когда было выгодно.
Губы маркиза чуть дернулись.
— Его брат кричит о них при каждой возможности, а Фитцроджер никогда ничего не отрицает.
— Что на самом деле случилось с его невесткой?
— От вины и позора она бросилась с лестницы.
— Или была сброшена.
— Да. Но леди Лайден всюду рассказывала, что ее сын в то время спал, приняв снотворное, чтобы справиться с ужасными головными болями, которые были следствием жестокости Фитцроджера.
— О святые небеса! — Дамарис вспомнила, что говорил Фитц. — Она потеряла слишком много детей и боялась потерять еще одного. Даже если он был чудовище.
— Разве мать в состоянии разглядеть чудовище в своем ребенке?
— А разве матери обычно не любят больше младших? — возразила Дамарис, но потом вздохнула. — Бедная женщина пережила так много рождений и смертей своих детей. Возможно, она потеряла способность любить их, но держалась за того, кто казался сильным и способным выжить. — Она прямо взглянула на маркиза: — Почему вы послали меня в Чейнингс с Фитцроджером?
— Так было нужно, — сказал он, но потом слегка улыбнулся. — Вы правы. Я играл вашими жизнями. Есть у меня такая слабость. Я хотел посмотреть, что произойдет между вами, потому что вижу возможности.
— Вы хотите, чтобы мы поженились, милорд?
— Только если это к лучшему. — Он поднялся. — Когда будете в безопасности, мы обдумаем этот вопрос.