106 
В комнате загромыхало, звякнуло битое стекло. «Дверь баррикадирует, – сообразил Савин. – Судя по всему, в спальню».
Прицелившись, выстрелил в лампочку; она разлетелась вдребезги. В коридоре стало темно. Некоторое время Савин стоял, не шевелясь, – старался привыкнуть к темноте.
– Чалый, сдавай оружие! Тебе не уйти! – снова раздался голос Кудрявцева, уже усиленный мегафоном.
Гриб отмалчивался, усиленно двигая по полу что-то тяжелое. Наконец Савин стал различать предметы в комнате, угол которой и одно окно ему были видны с того места, где он стоял. Капитан пошарил по стене, нащупал вешалку с рабочей одеждой, снял ватник.
«Нужно, чтобы его отвлекли…» – подумал он. И как бы в ответ на его мысли в дальнем конце комнаты задребезжали оконные стекла. Видимо, омоновцы попытались забросить в дом дымовую шашку.
Выстрел не заставил себя долго ждать. Но дыма не было. Похоже, Гриб успел закрыть немногочисленные окна внутренними ставнями. А, была, не была! Савин опрометью ринулся в комнату и тут же, споткнувшись о стулья, стоявшие возле двери, упал. Падая, он успел бросить фуфайку в сторону Гриба, – его фигура чернела на фоне побеленной стены. Два выстрела слились в один: Савин, мгновенно откатившись в сторону, выстрелил, целясь в ноги бандита, а Гриб, которому фуфайка попала в грудь, на какой-то момент опешил и машинально нажал на спусковой крючок.
Савин не попал, но это уже было не важно. Кувыркнувшись, он сбил Гриба на пол и, попытался вырвать пистолет. Но тут же, получив сильный удар в челюсть, отпрянул назад. Гриб выстрелил, и капитан почувствовал резкую боль, словно ему вылили кипяток на левое плечо. Рванувшись вперед, Савин одним ударом правой выбил оружие из рук бандита, а вторым – ребром ладони, вложив всю свою силу, – нанес удар в висок…
ЭПИЛОГ
День казался бесконечным. Яркое весеннее солнце заглядывало в кабинет, и капитан Савин, щурясь от удовольствия, потягивался на стуле, как кот на завалинке: наконец долгая колымская зима сдала свои позиции, и звонкая капель возвестила об этом чрезвычайно важном и желанном для северян событии.
КаВэ Мышкин, как всегда озабоченный и серьезный, неслышно вошел в кабинет и хлопнул Савина по плечу.
– Витаешь в эмпиреях? – спросил он снисходительно. – Привет.
– Угу… Наше вам, – ответил Савин.
– О чем мечтаешь?
– О весне, о ней, родимой… Как командировка?
– Привез микроскоп, реактивы. – Мышкин довольно ухмыльнулся. – Что нового?
– Пока ничего, слава аллаху. Редкий случай, но факт.
– Слушай Боря, у меня есть один вопрос…
– Грузи, не стесняйся. Я сегодня добрый.
– Кто убил Власа Ахутина?
– Увы… Это так и осталось тайной. Гриб не признался в этом, и, похоже, не врал. Да и какой ему резон? Что убийство профессора-педиатра – его рук дело, заявил сразу, без обиняков; терять ему, сам понимаешь, нечего. «Вышку» отменили, а на пожизненное он заработал и так.
– Интересно, зачем Ахутину понадобилось делать гравировки?
– Наверное, блажь какая-то… Гриб не в курсе. Ему приказали – он выполнил поручение. А вообще, я думаю, Ахутин хотел иметь подлинник шифровки под рукой. Золотую жилу он нашел, разобравшись в плане, оттуда и брал золотишко, а вот тайник графа Воронцова-Вельяминова так и не сумел отыскать. И ключ к шифру был, а ума не хватило. Но отыскать тайник он мечтал: жила-то вглубь ушла, что было сверху – выбрал, а в скалах ковыряться не так-то просто и легко.
– Похоже, так оно и есть… Ну, ладно, Боря, мечтай. Пойду. Да-а, с шифром пришлось повозиться… Савин порылся в ящике и положил на стол конверт, в котором хранились фотографии портмоне, часов и гравировок; он оставил их себе на память.
Ключ к шифру нашли в той шкатулке, где лежала фотография Власа Ахутина и Христофорова. Это была тонкая квадратная пластина, изготовленная из моржовой кости, в которой просверлили окошечки. Там же находился и потертый кусок хорошо вычиненной кожи размером чуть больше пластины. На нем был написан текст – бессистемный набор букв, выгравированный вместе с планом местности на крышке часов. Когда наложили костяную пластину на текст, в окошках прочитали – «двадцать». «Ключевое слово!» – обрадовались шифровальщики. И зря: гравированный текст на застежке портмоне все равно расшифровке не поддался, получалась бессмыслица. И только когда разыскали Библию издания 1887 года, а в ней двадцатую страницу, дело сдвинулось с мертвой точки. Правда, не без помощи одного из старейших шифровальщиков Генштаба. Оказалось, что Воронцов-Вельяминов применил шифр, который использовал в своей работе граф Игнатьев, русский атташе во Франции времен империалистической войны 1914 года. Шифр был довольно редким и сложным. Мало того, что для прочтения шифровки нужно было иметь экземпляр шифровальной книги, название которой обуславливалось заранее (в данном случае ею оказалась первая часть Библии – Ветхий завет, на что указывала удачно подобранная по смыслу выдержка из двенадцатой главы), нужно было знать и так называемую формулу шифра. Специалисты шифровального дела нашли ее благодаря выдержке из Ветхого завета…
106 
