Особенно,... 
55 
Пожалуй, теперь можно было погасить лампы, что они незамедлительно и сделали. Осторожно двинулись вперед. Следующее помещение оказалось в точности таким же — своды и колонны, с обеих сторон выступают стены, перегораживающие подвал примерно на половину ширины. Пустая бочка лежит на боку, тут же — куча выгнутых клепок и обручей, оставшихся наверняка от другой, подобной…
— И никаких тебе кладов, — пробурчал барон. — И никакого тебе профессора… Кровь и гром!
Впереди, чуть правее, у самой стены лежали кости, в которых можно было с первого взгляда угадать человеческий скелет — вот и череп скалится, — лежавший не в целости, не в спокойной позе сраженного чем-то на месте и тут же умершего человека: кости оказались разбросаны двумя кучками. Барон нагнулся, поднял что-то и, отерев с находки пыль носовым платком, продемонстрировал ее спутникам. Маслянисто сверкнул массивный золотой браслет с алыми камнями и украшением в виде оскаленной львиной пасти.
— Вот такие новости, — сказал он растерянно. — Женщина…
— Сомневаюсь, — сказал граф. — Посмотрите, каков размер. Никак не для женского запястья. В старые времена мужчины любили подобные безделушки не менее женщин…
— Вы, как всегда, правы, — сказал Пушкин, присаживаясь на корточки.
Через пару секунд он выпрямился, показывая свою находку: этот предмет, несмотря на то, что матерчатая обивка почти сгнила, а дерево стало трухлявым настолько, что едва не переломилось пополам в его руке, мог быть только ножнами длинного старинного меча — ага, сохранились накладки, то ли позолоченные, то ли из литого золота. Судя по немалому весу, вероятнее второе. Чуть поодаль обнаружился и сам меч, вернее золоченая — или золотая — рукоять, с обломком проржавевшего лезвия длиной не больше ладони. Остального не видно, как они ни приглядывались.
— Черт меня разгрызи! — сказал барон. — Полное впечатление, что беднягу пополам разорвали!
— Тс!
Но вокруг по-прежнему стояла совершеннейшая тишина, отчего-то представлявшаяся гораздо неприятнее, нежели какие-нибудь жуткие звуки. Деваться было некуда, и они осторожно двинулись вперед.
Вскоре увидели еще три скелета — судя по трем черепам. Точнее определить количество погибших в старые времена было затруднительно: кости были раскиданы по всему помещению, многие сломаны в куски. Под ногой графа лязгнуло что-то тяжелое — проржавевшее лезвие алебарды. Еще один меч, в гораздо более простых ножнах, и второй, без ножен, целехонький, разве что попорченный ржавчиной…
— Действительно, — сказал граф. — Давненько сюда не заглядывали. Оружие, насколько я могу судить, принадлежит самое позднее семнадцатому столетию… Что это там?
— Бочки, — с облегчением вздохнул барон.
Они прошли примерно половину подвала. Остальную половину занимало одно обширное помещение, уже без перегородок, в два ряда уставленное огромными бочками, лежавшими на массивнейших деревянных козлах толщиной в человеческий рост: да и сами бочки были предназначены словно бы для великанов из сказок или романов язвительного монаха Рабле. Дно каждой было шириной — точнее, в данный момент высотой — в два человеческих роста. А уж размеры самих бочек…
Барон, нимало не потеряв самообладания, шагнул к ближайшей и попытался повернуть кран размером с пожарный насос. Пояснил непринужденно:
— Это я из научного любопытства. Представляете, каково винцо? Вот это выдержка…
Однако у него ничего не получилось. Он налег изо всех сил, но не смог повернуть рукоятку в локоть длиной. Разочарованно вздохнул:
— Схватилось намертво. За столько-то лет… А, ладно, все равно винцо превратилось в уксус, даже если оно там осталось…
— Там, впереди, сплошная стена, — сказал Пушкин. — Отсюда видно. Идти вроде бы и некуда. Одни бочки. Старый винный подвал. Но ведь куда-то же девался профессор…
— Смотрите! — сдавленным шепотом вскрикнул барон.
Все уставились в ту сторону. Между двумя бочками виднелось нечто темное и продолговатое, больше всего похожее…
Это и в самом деле была человеческая рука — воскового цвета кисть, черный рукав сюртука. Они кинулись туда. И застыли, обогнув великанские козлы.
Там была только рука. И ничего более. То ли отрубленная, то ли оторванная человеческая рука, лежавшая в темной застывшей луже.
Они почувствовали другой запах — на сей раз откровенно неприятный, сладковатый запах разложения. Сделали еще несколько шагов. За следующей бочкой лежало то, что осталось от профессора Гарраха — скрюченное, скомканное тело, больше всего похожее на разодранную капризным ребенком матерчатую игрушку. Но искаженное ужасом лицо сохранилось в неприкосновенности, и они без особого труда узнали черты лица профессора. Даже очки в стальной оправе сохранились на носу благодаря дужкам наподобие крючков — вот только стекла вылетели…
55 
