Последние отзывы

  38  

Внезапно все словно бы остановилось на полном скаку.

Оказалось, что это лошади, освободившись от экипажа, уносятся галопом вперед уже самостоятельно, по-прежнему испуская отчаянное ржанье, крайне похожее на человеческий призыв о помощи, а карета, вихляя, кренясь в разные стороны, подпрыгивая и качаясь, явственно замедляет скорость. Треск справа, удар — карету подбросило в воздух, швырнуло оземь, что-то затрещало внизу, и она рухнула на левую сторону, ее потащило по земле в этом положении, словно легкую коробку, которой дал пинка от всей души пьяный мастеровой…

И в конце концов она остановилась, по-прежнему лежа на боку. Прошло какое-то время, прежде чем ошарашенные люди смогли прийти в себя. Граф, оказавшийся ближе к проему, зиявшему над головой, словно люк погреба, ухватился обеими руками за края, подтянулся и выбрался наружу. Помог вылезти Пушкину, и они, цепляясь за крышу и козлы, сползли на землю. Встали на подкашивавшихся ногах, все еще во власти пережитого ужаса.

— Алоизиус! — закричал граф, озираясь.

Что-то зашевелилось неподалеку, поднялось на ноги — барон, невероятно грязный, перепачканный в земле и палых листьях, брел к ним, все еще зажав в руке клинок. Отсалютовал им на кавалерийский манер и с размаху воткнул в землю, сказал прерывающимся голосом:

— Кажется, я успел в самую пору. Вы только посмотрите…

Они огляделись. Буквально перед ними, в каком-то десятке шагов, круто уходил вниз высокий обрыв. Там, внизу, безмятежно поблескивала в лунном свете узенькая спокойная речушка, простиралась обширная долина, с видневшимися у самого горизонта огоньками какой-то деревушки. У реки виднелась непонятная темная масса, словно бы слабо шевелившаяся, — это несчастные животные, рухнув с обрыва и, несомненно, поломав ноги, доживали последние минуты. Послышалось слабое, жалобное, затухавшее ржанье. Людей поневоле прошибла крупная дрожь — каждый живо представил себе, какая судьба ждала бы их, окажись они в рухнувшей с нешуточной высоты карете. Даже если и повезло бы остаться в живых покалеченными, никто не пришел бы на помощь — местность совершенно безлюдная, ближайшее селение далеко, там никто ничего не услышал бы…

— У, вороны! — выкрикнул барон, грозя кулаком небу.

Они задрали головы. Высоко — казалось, у самых звезд — над темными кронами окружающего редколесья в последний раз показались крылатые силуэты, вереницей удалявшиеся в неизвестном направлении: определить стороны света в данную минуту не представлялось возможным. Где-то далеко затих явственно доносившийся шум рассекаемого воздуха.

— Я зацепил парочку, а то и трех, — возбужденно затараторил барон. — И рубил, и колол… Только никакого из этого не было толку, будто по железу лупил… Или — по дереву… — Он замолк и вдруг выкрикнул: — Кончено же, по дереву! То-то башка у нее выглядела как-то странно, не птичья даже, а змеиная… Вам это ничего не напоминает? Точно?

— Подождите, подождите… — сказал граф растерянно. — Ну как же! Те самые птички, что стояли в мастерской нашего знакомца Руджиери!

— Вот-вот! Обычную птицу я бы располовинил запросто, я ведь по ней угодил как следует! А эти были такие твердые, что клинок едва пополам не разлетелся…

— Неплохо было придумано, — сказал Пушкин, все еще ощущая дрожь в голосе и во всем теле. — Они, никаких сомнений, умышленно погнали упряжку к обрыву, мы расшиблись бы в лепешку…

— Да, несомненно, — сказал граф, тоже не способный сейчас похвастать ледяным спокойствием. — Если бы не самоотверженность барона — лежать бы нам сейчас там, внизу. Надо признать, господин кукольник ответил на наш к нему визит быстро, изобретательно и достаточно остроумно…

— Гр-рабастаем! — рявкнул барон.

— Алоизиус, вы отважный человек, но в данном случае поступаете необдуманно, — сказал граф. — Он иностранный подданный, не забывайте. Что мы скажем тосканскому посланнику? Что означенный синьор едва не убил нас, напустив деревянных птиц, а до того в компании такого же проходимца устроил несколько убийств с помощью бронзовых статуэток и, кажется, марионеток? Что он о нас будет думать, и как мы будем выглядеть?

— Не пойму я вас, граф, — угрюмо сказал барон. — Прикажете его отпустить восвояси и еще бисквитов дать в дорогу?

— Ну что вы… — усмехнулся граф. — Я вам просто пытаюсь объяснить, и не в первый раз, что нам приходится соблюдать невероятную деликатность… и не только тогда, когда мы имеем дело с подданными иностранных государств. Мы обязаны его поймать, как говорится, на горячем, при условиях, которые не допускали бы двусмысленных толкований…

  38