Старуха громко расхохоталась. Отец Алкес, гораздо более скупой на эмоции, тем не менее ухмыльнулся.
– Мы, ваше величество, знакомы чуть ли не полсотни лет, – сообщила Грельфи. – Уж сорок пять-то по крайней мере. Вот разве что не виделись давненько. А когда-то свели самое тесное знакомство. Уж как меня тогда искали и ловили по всей Равене сыскари отца Алкеса – до сих пор вспомнить жутко. Почитай весь город перевернули… И попадись я вам тогда, вся из себя юная и прекрасная, вы ведь, злыдень известный, непременно бы меня на монфоконе спалили, как крестьяне хорька, изловленного в курятнике?
– Не стану отрицать, – скупо усмехнулся отец Алкес. – Вы, уж простите за откровенность, этого тогда вполне заслуживали. Достаточно вспомнить, сударыня, как вы тогда торговали направо и налево и притворным зельем, и отворотным, и даже «стеклянной пылью», что вовсе уж не лезло ни в какие ворота и безусловно подлежало самому строгому наказанию… как и теперь подлежит. Порчу насылали направо и налево, это вам было, что высморкаться, мало того, ворожили на «лунную тень» и, не отрицайте, однажды на перекрестке восьми дорог пытались продать с перьями и потрохами жареного гуся сами знаете кому…
– Дура была по молодости лет, – призналась старуха Грельфи с несколько сконфуженным видом. – Чего ж вы хотите в девятнадцать-то годочков, когда ветер в голове. Сами по себе колдовские знания, они ж человеку ума не прибавляют…
– Боюсь, попадись вы тогда, подобные рассуждения на судей бы нисколечко не повлияли…
– А кто спорит? – фыркнула старуха. – Однако ж проскользнула я тогда у вас меж когтей, святой отец, и, что характерно, без всякой вредоносной магии, исключительно уму и ловкости благодаря… А то сожгли бы, как пучок соломы…
– Вот кстати, – сказал отец Алкес, уставясь на нее с неприкрытым любопытством. – Коли уж мы поумнели, помирились, предав забвению былую вражду и прошлые недоразумения, согласились, что прошлое быльем поросло… Меня до сих пор мучает любопытство, быть может, и не подобающее смиренному служителю Господа… Что у вас тогда вышло с канцелярии советником Трайлогом, может, признаетесь наконец? Трайлог давным-давно в могиле, ему никакие признания уже не повредят. Понимаете ли, я до сих пор не верю, что вы ушли от облавы из-за его оплошности, нерасторопности… Это на него никак не похоже. Уж если он устраивал облаву, его молодцы должны были занять все переулочки, не оставив лазейки. Так как? Были у нас в свое время на его счет определенные подозрения, учитывая иные слабости его характера, хоть никто никогда ничего не доказал…
Он наполнил чарки, сверля собеседницу внимательным взглядом, так и пылавшим нешуточным любопытством. Ага, подумал Сварог. Чую родственную душу. Терпеть не может наш инквизитор оставлять за собой нерешенные загадки…
– Давайте, что ли, выпьем за здоровье нашего дорогого гостя, светлого короля Сварога, – сказала Грельфи, опрокинула свою чарку с лихостью кавалерийского сержанта, пристукнула ею по столу, ухмыльнулась. – Ну, коли уж Трайлог в могиле… Да и столько времени пролетело… Признаюсь вам по совести, святой отец, что вы с вашим острым умом зрили в самый корень. Ускользнула я отнюдь не потому, что Трайлог лопухнулся – он был, надо отдать должное покойному, служакой отменным и сыскарем хватким. Вот только, как вы точно подметили, не свободен был от маленьких слабостей. Он меня все-таки лично приловил в корчме «Пьяный индюк», помните такую? Вот только я в ту пору, в девятнадцать лет, была ничуть непохожа на вяленую треску из рыбного ряда, как теперь. Дрогнуло суровое сердце вашего доверенного помощника, и отпустил он меня переулочками, предварительно получив свое в кладовой на соломе. Уж я постаралась на совесть – тут не до лености, когда до монфоконских костров всего ничего, рукой подать… Такие вот секреты древней истории.
– Прохвост… – с неудовольствием процедил отец Алкес.
– Не судите его слишком строго, святой отец. Во-первых, ручаться можно, он в зрелых годах уже не допускал подобных предосудительных срывов, верно ведь? Он тогда был молод, а я, хоть и поверить трудно теперь, была девушка видная. Не стоит дурно о покойниках, к чему… А во-вторых, если бы вы меня тогда спалили без всякой жалости на монфоконском холме, кто бы теперь служил верой и правдой его величеству королю Сварогу? Много воды утекло, я давным-давно взялась за ум и черной магией более не баловалась. Скажу вам больше: ежели в последнее время на что и направляю свои скромные труды, так исключительно на благо человечества. Это все, надобно вам знать, мягкое и ненавязчивое влияние означенного короля Сварога. Что он со мной сделал – уму непостижимо. Превратил из старой сварливой ведьмы, озабоченной лишь собой, в воительницу за благо человечества. Вы не поверите, но я уж давненько, стоит только утречком глаза разлепить, во власти одной-единственной мысли: как там человечество? Не помочь ли ему чем? Страдает, поди, болезное, в недугах погрязло, в тяготах мается…