Последние отзывы

  39  

Его собеседник поддакивал, временами робко и безуспешно пытаясь освободиться. Снерг улыбнулся и прошел мимо – Барсукова в театральных кругах, в общем, не принимали всерьез.

Обход острова Буяна Снерг начал с широкой застекленной веранды, игравшей здесь роль картинной галереи, где и завсегдатаи, и новички могли выставлять новые работы. Он остановился перед большой стереокартиной, прочитал на табличке: «Анатолий Пчелкин. Смерть разведчика».

Унылая буро-желтая равнина неизвестной планеты и разбитый гравилет посередине – сила удара была такова, что металл расплавился, потек и застыл гроздьями голубых шариков. Прозрачный колпак разлетелся. Среди зубчатых осколков, рассеченных ветвистыми трещинами, среди зыбких лент дыма сидел, откинувшись на спинку кресла, мертвый пилот в темно-фиолетовом скафандре Дальней разведки. Руки на рычагах – он до последнего мига пытался что-то сделать, сумел не рухнуть камнем из-за облаков, но спастись все же не смог. Жесткий скафандр не дал телу обмякнуть, расслабиться, и звездолетчик, несмотря на окровавленное лицо, мог показаться лишь потерявшим сознание, если бы не следы вспоровшего равнину удара – ясно, что уцелеть человеку после такого удара невозможно. И застывшие глаза в рамке острых полосок разбитого стекла гермошлема. И все же, несмотря на всю печаль картины, было ясно – пилот погиб, но не был побежден.

Но ассоциации мысли перескочили на катастрофу «Асмодея», корабля Проекта – он тогда снимал фильм о полигоне Эвридики. Панарину тогда рассадило лицо, Снерг потерял два зуба, всех здорово помяло, но Панарин спас «черный ящик», а он – свои камеры, и физики получили интересные данные, а уникальные кадры уцелели. С Панарина мысли перепрыгнули на череду неудач и потерь Проекта «Икар», и Снерг помрачнел – все, о чем он снимал фильмы, становилось как бы и его делом, он радовался удачам, его огорчали провалы. К тому же проект обещал многое как Снергу-землянину, воспитанному на мечте о дальних звездах, так и Снергу-журналисту – границы мира, в котором он работал для зрителей Глобовидения, должны были расшириться в миллионы раз. И то, что Проект топчется на месте, он воспринимал болезненнее многих других – он бывал на Эвридике, получил значок за участие в трех рабочих полетах, не понаслышке знал, как выглядит очередная неудача, какие лица бывают потом у пилотов и тех, кто ждет на земле, как они избегают смотреть друг другу в глаза – пилотам кажется, что они не сумели сделать всего, а ученые знают, что ничего не могут понять в происходящем…

– Здравствуйте, Станислав Сергеевич.

Снерг обернулся. В двери, почти заполняя собою узенький проем, стоял Каратыгин, огромный, сам, казалось, излучавший энергию. Знакомы они были, но не тесно – у каждого известного журналиста и каждого крупного администратора таких знакомых масса.

– Здравствуйте, – сказал Снерг. – И вы посещаете сей уединенный уголок? Хотя, я догадываюсь, почему. Вы, кажется, интересуетесь живописью?

– И даже сам пробую. Так, малярство. Комплекс неполноценности технаря, – признался Каратыгин с чуточку наигранным самоуничижением. – А кроме того, это – идеальная нейтральная территория, где мы с вами можем встретиться как частные лица.

– Вот уж не думал о таком назначении Буяна… – проворчал Снерг. – Но понятие «нейтральная территория» в классическом значении означает место, разделяющее позиции врагов. А разве мы с вами враги? – спросил он с хорошо отыгранной долей наивности.

– Если не враги, тем лучше, – Каратыгин точно скопировал деланное простодушие Снерга. – Пойдемте, съедим по шашлычку? У меня, кстати, имеется к нему добавление. – (Он, подмигнув, показал стеклянную фляжку, усыпанную накладными медальонами.) «Гасконь», пятнадцать лет выдержки. Правда, коньяк – не в традициях шашлыка, но мы с вами не историки кулинарии.

– Пойдемте, – сказал Снерг.

Они сели у кострища. Снерг взял у киберповара две палочки и покачивал ими в воздухе, остужая. Каратыгин отвинтил стеклянный колпачок, оказавшийся двумя стаканчиками – один в другом, – наполнил их и поднес к углям. Коньяк заискрился дрожащими отблесками, крупное лицо Каратыгина, лицо пирата елизаветинских времен, чей корабль не умел давать задний ход, было покойным и отражало лишь удовлетворение предстоящими нехитрыми житейскими радостями, не изменившимися со времен фараонов.

«И это наверняка маска, – подумал Снерг, – слишком велики ставки, большая игра впереди. Вполне возможно, что он прилетел сюда всего лишь посмотреть картины, но забыть о делах не может, весь он в них…»

  39