Особенно,... 
120 
— Вам обоим стоит немножко расслабиться, — сообщила Лина своим обожателям.
Но втайне ей нравилось, что они так рады ее возвращению. По крайней мере, их она не разочаровала. Зато все остальные смотрели на нее так, словно у нее вдруг появился третий глаз. Нет, не то... Никто вроде бы не думал, будто она делает что-то плохое и неправильное, скорее наоборот: от нее ждали чего-то еще, чего-то большего...
Как это Персефона умудрилась быть более Линой, чем сама Лина? Она вздохнула и осторожно спихнула Эдит-Анну с коленей. Персефона была богиней. Конечно, людям хотелось, чтобы Лина была на нее похожа. Кому бы не понравилось находиться рядом с богиней?
Гадес... Это имя прошелестело в мыслях Лины раньше, чем она успела остановить себя. Гадесу больше бы понравилось быть именно с ней, чем с любой из богинь.
Лина покачала головой.
— Нет, — напомнила она себе. — Это неправда. Он хотел быть со мной только пока думал, что я — Персефона. — Перед ней встало его лицо, когда он увидел ее настоящую. — Нет! — приказала себе она. Нельзя думать об этом.
Ей необходимо собраться, взять себя в руки. А то хандрит уже две недели, как обманутая школьница.
Ей и раньше причиняли боль, так почему в этот раз все должно быть по-другому? Это ведь то же самое, что пройти через еще один развод.
Лина невидящим взглядом уставилась в дальний конец прихожей. Это не похоже на развод. Это куда хуже. Почему ее мучает такое чувство, словно она потеряла часть себя самой... лучшую часть?
Лина слишком хорошо помнила ту ночь, когда они с Гадесом наблюдали, как души-половинки пили воду из реки Леты. Он тогда сказал, что неразлучные души всегда находят друг друга снова. Но что случается, если их разделяет время и они оказываются в разных мирах? Не превращаются ли их сердца в выжженные пустыни? Не теряют ли они способность быть счастливыми, становясь лишь оболочками, выполняющими повседневные обязанности, но не чувствующими себя живыми?
Но ведь с ней ничего подобного не случилось. Гадес не мог быть ее половинкой. Он отверг ее. А она позволила себе то, чего не следовало позволять в ее возрасте. Она влюбилась в того, кто по всем законам природы не мог появиться в ее жизни. Она совершила ошибку. И ей надо справиться с этим и продолжать жить как прежде.
С ней все будет в порядке. Она с этим справится. Время поможет одолеть боль.
Эдит-Анна негромко поскуливала, а Пятнистый Пожиратель Колбас встревоженно терся о ноги.
Лина решительно выбросила из сердца печаль и расправила плечи.
— Ладно, малыши. Давайте-ка займемся приготовлением нашего секретного деликатеса.
Сколько бы раз она ни читала это, у нее возникало странное чувство. Листок, на котором были записаны рецепт и письмо, ей очень нравился. Это был ее фирменный бланк для писем, и все реквизиты были напечатаны в верхней части листа шрифтом «готика». А собственно рецепт был написан от руки любимой авторучкой Лины с синими чернилами, и почерк был абсолютно таким же, как ее собственный. Но писала это не Лина. Она нашла рецепт прикрепленным к жестянке с собачьим кормом в тот самый день, когда Деметра отправила ее обратно. Тогда Лина почти не обратила на него внимания. В конце концов, рука-то была ее собственной. И она подумала, что это какая-то старая записка с напоминанием — например, что нужно купить еще корма для собаки, или собачью игрушку, или еще что-нибудь для Эдит-Анны. А потом она вдруг заметила, что текст начинается с обращения: «Дорогая Лина!», и тут же посмотрела на подпись: «Желаю тебе счастья и волшебства. Персефона».
Лина забрала лист в гостиную и внимательно прочитала все. А потом, точно так же, как и сейчас, подумала: как странно, что у нее и Персефоны оказались совершенно одинаковые почерки.
Дорогая Лина!
Шесть месяцев почти прошли. Но мне кажется, что я пробыла здесь гораздо дольше — время в твоем мире течет совсем иначе. Скоро матушка призовет меня обратно, и я хочу быть уверенной, что у тебя есть рецепт сыра «Амброзия». Нашим посетителям он нравится, а мне не хочется их разочаровывать.
Как странно! Я только что сообразила, что назвала их «нашими» — посетителями, но я именно так о них и думаю. Твои смертные — славные люди. Я буду по ним скучать.
Но зато совсем не стану скучать по твоему никудышному коту и этой ужасной слюнявой собаке, хотя черно-белый паршивец снизошел-таки до того, чтобы спать в моей постели, а собака облаяла какого-то незнакомца, попытавшегося заговорить со мной, когда я отдыхала у реки.
120 
