Замолчал, повернув голову к двери, прислушался, досадливо поморщился где-то совсем неподалеку звонко разлетелось стекло.
– Черт знает что, – сказал он в сердцах. – Пожалуй, и в самом деле придется милицию вызывать. Пойдемте, чтобы развеяться, на обезьянник полюбуемся…
Первым вышел в коридор. Оконных стекол больше не били, зато снизу доносилось нестройное скандирование:
– Ге-ть я-дер-ную сме-рть! Ор-ша-не, ге-ть с а-то-мом!
Охранник, сгорбившись за своим столом возле лестницы, яростно накручивал телефонный диск. Послушал, швырнул трубку:
– Вечно у них занято… – и тут же снова схватил ее с рычага.
Держась у стены, Данил выглянул. Внизу уже вовсю развернулась стихийная демонстрация возмущенного народа – четыре длинных транспаранта на плохо оструганных палках призывали отвести ядерную смерть от сей благодатной земли, а распространителям таковой, сиречь фирме «РутА», предлагали немедленно убраться за «полночный рубеж» <За северную границу (рутенск.).>. Десятка три индивидуумов обоего пола, задрав головы кверху, старательно скандировали свои нехитрые речевки, в общих чертах повторявшие надписи на плакатах. Тут же крутился юный субъект с плохонькой видеокамерой – акула пера, надо полагать.
– Где-то у меня презерватив завалялся, – мечтательно сказал стоявший по другую сторону окна Волчок. – Налить водой – и шваркнуть сверху…
– Не вздумай, – серьезно сказал Данил. – Вон видишь козла с камерой?
Превратят потом твой презерватив в противотанковую гранату и не отмоемся до…
Умолк, вытянул шею. Внизу что-то произошло, в мгновение ока все изменилось – смолкли вопли, колыхнулись транспаранты, кто-то оседал наземь, подламываясь в коленках. И стоявшие ближе всех к нему, словно табунок вспугнутых воробьев, кинулись врассыпную, скандирование смолкло окончательно, раздался дикий, пронзительный женский вопль, упавший не шевелился. Данил, перегнувшись через широкий подоконник, рассмотрел его лицо – и только теперь связал все происшедшее с только что слышанным в районе этажа примерно третьего коротким треском, похожим на звук сломавшейся толстой ветки, но еще и на одиночный пистолетный выстрел…
…Дальнейшее напоминало вавилонское столпотворение в урезанном варианте – скопище разномастных машин с мигалками, профессионально-равнодушная суета обмундированных и штатских, неведомо откуда вынырнувшая орава репортеров, вопли и мельтешение разъяренных народофронтовцев. Хорошо еще, очень скоро кто-то, облеченный властью, распорядился выдавить их за пределы двора и поставить плотное оцепление.
Данил уже нимало не сомневался, кого здесь вскоре увидит. Как и следовало ожидать, оказался прав: минут через двадцать после первого натиска, когда по «Авто» пробежали несколько милиционеров, наспех опросивших всех и каждого и велевших не покидать здания, – что подкрепили крепким «ястребом», вставшим с автоматом наперевес у двери на лестницу – торчавший возле стола охранника Данил узрел майора Пацея. И снова вспомнил здешнее присловье насчет черта и мостика.
Майор поприветствовал его, как старого доброго знакомого:
– Данила Петрович! У вас опять, я смотрю, неприятности?
– У меня? – поднял брови Данил, выразительно чеканя слова.
– Ну, не придирайтесь, не придирайтесь к случайным обмолвкам, – примирительно заявил майор. – Конечно же, я не вас персонально имел в виду, я говорил о конторе…
– Простите, а с чего бы это вдруг неприятности должны быть и у конторы? сказал Данил, не нарываясь, но и не пытаясь лебезить. – Причем тут контора?
– Насколько я знаю, они опять против вашей фирмы устроили демонстрацию…
– Ну и что?
Майор по-прежнему являл собою образчик доброжелательного терпения:
– Есть одна загвоздка. Отыскались, понимаете ли, целых два свидетеля, которые видели, что стреляли из ваших окон. Упорно стоят на своем, показания уже фиксируются…
– А вы этих свидетелей на шизофрению не проверяли? – спросил Данил.
– Пока не возникало такой необходимости, – хладнокровно отпарировал майор. – То есть предусмотренной законом ситуации…
– Посмотрите, – сказал Данил, сделав широкий жест рукой. – Все выходящие во двор окна как на ладони. Мы здесь были втроем, – он указал на охранника и Волчка, с безразличным видом стоявшего поблизости. – И никто из нас не стрелял. Ну, а не заметить чужого стрелявшего мы решительно не могли – весь коридор отсюда просматривается, сколько его, этого коридора… По-моему, стреляли на нижнем этаже, вряд ли под нами, на четвертом, скорее на третьем.