25 
Сам Ференц с женой, приготовив все для стола, отправились наверх, дабы не мешать гостям и не слышать их разговоров. Чем меньше знаешь, тем спокойнее спишь, не правда ли?
Русских гостей было двое. Одного звали Колун, другого Марсель. Первый был битым, видавшим виды волком, второй был совсем молод.
(Советизация Львова и прочих мест, называемых Западной Украиной, то есть включение этой территории в налаженную советскую жизнь, проходила на всех уровнях, в том числе и на уровне блатном. Ворам, так сказать, советским приходилось находить общий язык и договариваться с польскими ворами, то есть с ворами новоприсоединенных территорий. Не всегда стороны понимали друг друга, поскольку у польских воров законы были несколько иные. Несколько мягче. Например, польскому вору разрешалось иметь дом и семью...)
Пустяковые проблемы сегодня уже решили. Остался всего один вопрос, главный, ради которого, собственно, и приехали во Львов Колун и Марсель.
– Вы, может, чего-то не догоняете, – говорил Колун, ковыряя вилкой домашнюю колбасу. – Но по-другому жить у нас не получится. Куда ваших, как ты их называешь, братьев сажать будут, а? В наши советские лагеря их посадят. Специально для врагов народа лагеря в Советском Союзе не строят. А лагеря кто держит? Воры держат. Мы то есть. – Колун ткнул себя в грудь тупым концом вилки. – Хотите, чтоб ваших братьев там не забижали до невозможности, так и не надо с нами ссориться.
– Мы живем в мире вот с ними, – представитель принимающей стороны подбородком показал на тот край стола, где сидели польские (в данном случае – львовские) воры во главе с вором Янеком. – Вас мы не знаем и сюда не звали. Все, кто приходит из Красной Жидовии, для нас враги. Не надо нас запугивать. Ни лагерей, ни смерти мы не боимся.
Представителей принимающей стороны тоже было двое: Кемень и Микола. С самого начала беседы оба сидели с каменными лицами. Разница была лишь в том, что Микола все время молчал, как немой, а Кемень говорил. Вряд ли Микола не понимал по-русски, иначе зачем такого посылать на толковище? Скорее просто не желал без большой нужды ботать по москальской мове. Оба были оуновцами, то есть принадлежали к Организации украинских националистов. Их уговорили прийти на встречу с ворами московскими воры польские. Повод для такого толковища назревал давно, собственно, с самого первого дня присоединения Западной Украины к СССР – или оккупации, как это называли всяческие борцы за самостийность. Воров, что московских, что польских, не шибко трогала политика. Раз власть поменялась, значит, надо приспосабливаться к новой власти. И очень нехорошо, когда между властью и ворами вмешивается некая третья сила, играющая по своим правилам и то и дело вставляющая палки в колеса.
Одни бесконечные облавы чего стоили. Совсем недавно, как раз во Львове, попал в облаву, устроенную на оуновцев, и по-идиотски загремел на нары знаменитый медвежатник Губа, который в тот момент позарез как нужен был людям именно на свободе. Много серьезных дел намечалось, и теперь эти дела срывались. (Кстати, в том же Львове из-за непрекращающихся вылазок националистов власти вынуждены были держать два дополнительных полка НКВД. А еще все эти недоразумения с националистическим подпольем, в первую очередь – с ОУН как с самой авторитетной и массовой организацией, очень мешали наладить контрабандные тропы в сопредельную Польшу.) Надо сказать, что благостная картина дружбы польских воров и оуновцев, нарисованная Кеменем, была в корне неверна. Польские воры сами попросили московских коллег помочь им отстроить новые отношения с опостылевшими оуновцами. Потому что прежде всего полякам никак не нравилось, что на их территории действует террористическое подполье. Ведь не дай бог проведут какой-нибудь серьезный теракт – житья после этого не станет никому.
Но беседа не складывалась. И вор Колун начинал злиться – возвращаться с неудачей ему никак не хотелось.
– Вот послушайте сюда, – попробовал он еще один заход. – Ты говоришь, что ничего не боишься и никто у вас ничего не боится. Ну, пусть так. А зачем вам надо, чтобы еще и мы начали с вами войну? Вот станем вас вырезать, и что тогда делать будете, где спрячетесь?
– Везде спрячемся! – разгорячился и Кемень. – В каждом доме нас укроют. Мы здесь у себя дома, люди здесь за нас. А вы для нас москали, и геть отсюда!
Кемень поднялся, Колун вскочил со своего места, непроизвольно сжимая вилку, как нож.
25 
