Особенно,... 
140 
Правда, несмотря на всю пользу любовной терапии, от повторного ее сеанса следовало уклониться. Потому как вряд ли найдется в достатке эмоций, чтобы имитировать желание. А мужское естество – не женское, тут притвориться не получится, все, как говорится, наглядно.
Как избежать повторной ласки, Спартак в общем и целом понимал – прибегнуть к рецепту доктора Рожкова. А именно – накачать дамочку спиртным. Вот к этому и следовало приступать.
Повернувшись к начальнице и приобняв ее за плечи, Спартак преувеличенно бодрым тоном сказал:
– Наше состоявшееся знакомство надо отметить. Как думаешь, товарищ Ольга?
Как и ожидал Спартак, «товарищ Ольга» думала на сей счет исключительно положительно. Ну а что дамочка выпить любит, он убедился, пронаблюдав, как залихватски тяпнула она первые две стопки. Словом, напоить больничную командиршу, что называется, было делом техники, а эту технику Спартак знал неплохо.
Стопка за стопкой, дымя папиросами «Казбек», о чем-то беседуя, отвечая на ее расспросы про ленинградскую жизнь и полеты. Иногда приходилось отвечать на долгие поцелуи, но Спартак стойко выдержал и это испытание.
А после какой-то там по счету стопки, как и предсказывал доктор Рожков, камень сам покатился под горку – товарищ Лаврентьеву уже больше интересовала добавка, чем дела любовные. Тем более свой самый главный голод она уже несколько удовлетворила.
Ага, чего с нетерпением и дожидался. Голова ее стала неумолимо клониться к столу, а речь сделалась уж совсем бессвязной. Спартак под локоточек поднял начальницу, отвел к кушетке и аккуратненько пристроил там на ночной отдых.
В общем, ничего удивительного – бабий век короток. И что прикажете делать, а тут служебное положение само подсказывает выход. И нет в этом ничего зазорного или противоестественного.
И вообще, хорошо и легко быть моралистом, сидя в уютном домашнем кресле и кутаясь в плед...
В коридоре ему навстречу попался Рожков. Доктор был пьян в дымину. То ли случайно попался, то ли поджидал Спартака...
– А, вижу все прошло наилучшим образом, – проговорил Рожков, прислоняясь к стене. – Почти сияете. Говорил же вам... Черт вас побери, Котляревский, с вашими... – Рожков снял очки и устало потер глаза. – Базарова помните? Этот, который нигилист. Тургенев... Удовлетворение есте... свенных потребностей... Хрена там! Вот я их вполне удовлетворяю, и что? Я счастлив, может быть?
Рожков матерно выругался.
Стоять и слушать пьяные докторские бредни Спартак не намеревался. Хоть и сам Котляревский на данный момент был не самым трезвым человеком в больнице, однако состояние состоянию рознь. Они с доктором категорически не совпадали состояниями, а стало быть, общество эскулапа Спартаку было бы сейчас лишь в тягость. Ну а затевать разговор насчет выписки и прочего – в высшей степени неразумно. Со всякими просьбами и пожеланиями следовало повременить до утра. Спартак аккуратненько отстранил Рожкова, собираясь следовать дальше своим курсом в направлении палаты.
– Котляревский... Котляревский... – два раза произнес Рожков фамилию Спартака так, словно впервые ее услышал. – Фамилия редкая. Не Иванов и не Рожков какой-нибудь. Встретишь – врезается.
Спартак резко обернулся и сделал шаг назад:
– В каком смысле, простите, вас следует понимать, товарищ врач?
«Или из доктора просто лезет пьяный бред и внятного ответа от него не добиться, да и нет никакого ответа?»
– А! – Рожков устало махнул рукой. – Все думал: говорить – не говорить? Вроде бы по занимаемому положению права никак не имею. И как врач не должен. И как этот... из соображений человеколюбия. А потом подумал... А, чего уж там! Знайте все и сами решайте...
– Что я должен знать и решать? Петр Александрович, начали уж, давайте дальше.
– Котляревская... – сказал Рожков и гулко икнул. – Бывают, конечно, совпадения... Хотя по возрасту подходит... Короче... Похоже, ваша мать больна раком. Четвертая стадия, это смертельно.
Комната поплыла перед глазами Спартака.
– Откуда... – он осекся.
– Осужденная Котляревская находится в женском лагере, километрах в ста пятидесяти отсюда. ЧСИР, или что-то такое, не помню. Ее привозили сюда, осматривали. А потом вернули в лагерь – все равно бесполезно, чего зря обезболивающее переводить, да и койки нужны, какая разница, где загнется, в лагере или в больнице, а в лагере, может, еще и поработает на благо Родины... Да не смотри ты на меня так, это не я решил! И это не мои слова! Это сказал... – Рожков ткнул пальцем в потолок. – Я ничего не мог поделать, все без меня обмозговали и решили!..
140 
