Последние отзывы

  33  

– Учту, – пообещал Кацуба.

– Кирилл Степанович, вы мне в свой черед маленькую услугу не окажете ли? Сущий пустяк. Я вам покажу ворох фотографий – может, узнаете кого? Я имею в виду, кого-то из тех, с кем вас судьба свела в тайге этим летом?

Мазур покосился на Кацубу – тот повелительно прикрыл глаза. Фрол положил перед ним ворох фотографий – попадались и цветные, но больше было черно-белых, маленьких, любительских. Сюжеты не блистали оригинальностью, и запечатленные на них сцены, в общем, казались совершенно неинтересными: главным образом чисто мужские компании (а если попадаются женщины, в разряд дам или леди мало-мальски опытный мужик их ни за что бы не отнес) – за шашлыком на природе, за обильными столами, на пляже, иные разукрашены затейливыми наколками, иные выглядят невероятно респектабельно, на заднем плане маячат накачанные мальчики туповатого облика (которым, должно быть, за стол садиться по рангу не полагается), порой на скатерти меж бутылками небрежно валяются импортные пистолетики, чернявый восточный человек, театрально выпучив глаза, держит в зубах кинжал с роскошной рукояткой, девица в купальнике разлеглась на обширном капоте иномарки…

Мазур вздрогнул. Снова взял уже отложенную было фотографию, всмотрелся. Приложил к ней еще одну, цветную, побольше. И еще одну. Спросил:

– Бороду подрисовать можно?

– Ради бога, – Фрол покопался в ящике стола и подал ему черный фломастер, опробовав предварительно на листке. – Хоть рога подрисуйте, хоть что…

Мазур выбрал самую большую фотографию, ту, цветную. Примерился, прикинул – и тщательно пририсовал бороду крепкому мужичку лет пятидесяти, в белой майке и джинсовом костюме, сидевшему за простым деревянным столиком где-то в саду Подумал, провел еще несколько линий, сделав короткую прическу довольно длинной шевелюрой. Удовлетворенно кивнул.

На него уставился колючим взглядом поганый старец Ермолай Кузьмич – собственно, не такой уж и старец, правая рука Прохора там, на «Заимке». Тот самый, которого хотелось убить даже сильнее, чем Прохора. Прохор, в конце-то концов, был явным параноиком, а Кузьмич пребывал в полной ясности ума и был по уши пропитан крайне поганой философией, с которой хотелось поспорить не иначе, как пулей или десантно-штурмовым ножом – и чтобы подыхал помедленнее…

В висках жарко стучала кровь. Мазура легонько трясло – он чувствовал, что вновь вернулось шалое желание убивать просто так, из первобытной мести…

– Можно взглянуть? – тихо спросил Фрол. Мазур придвинул к нему снимок:

– Сейчас, там, он именно так и выглядит… Через плечо заинтересованно смотрел Кацуба.

– Ага, – сказал Фрол. – Что-то такое нюхом ощущалось… Нуда, то-то и… – он спохватился, замолчал.

– Кто это? – спросил Мазур.

– Милейший человек, – сказал Фрол. – Последняя кличка – Апостол, давненько не появлялся, я уж думал, и не свидимся больше никогда.

– В законе? – деловито поинтересовался Кацуба.

– Вот это – нет, – задумчиво сказал Фрол. – Не дотянул Кузема, ох не дотянул. Хотя шлейф за ним тянется достаточный – ходки, немалые дела и прочие атрибуты светской жизни. Года два назад растворился в нетях, ходили слухи, что подался в монастырь, толком никто ничего не знал, говорили даже, что дернул за рубеж, чему лично я решительно не верил – не было у него ни единой ниточки за бугор, языков не знает, особым капиталом не обременен. А он, изволите ли видеть, в егеря подался…

– Чур, этот индеец мой, – сказал Кацуба вроде бы шутливо, но с непреклонностью в голосе.

– Да бога ради, – поморщился Фрол. – Мне туда соваться, как я и говорил, совершенно не с руки. Просто помогло кое-что понять, и смогу я теперь в рукав пару карт припрятать, если доведется вежливо просить кое-кого, чтобы не паскудили наши угодья своими голливудскими забавами… Это наши скучные внутренние дела, вам, майор, совершенно неинтересные.

– Степаныч, – сказал вдруг Кацуба. – Не в обиду, поскучай на крылечке пару минут…

Мазур покладисто встал. Дежуривший в коридорчике плечистый парень предупредительно распахнул перед ним прочную дверь, он вышел на невысокое крыльцо, прошелся по дворику. Поодаль визжали пилы, лязгали станки. Суша осточертела до невозможности, со страшной силой хотелось в море, на глубину, в пронизанную цепочками пузырьков отработанного воздуха соленую невесомость, к неповторимому ощущению бездны, простершейся вниз под твоим лишенным веса телом…

  33