«Сейчас хрюкнет „Это возмутительно!“ — подумал он лениво. — Или что-то в этом роде. Какая скука…»
— Это возмутительно! — оправдывая предчувствия, возопил собеседник. — Я буду жаловаться!
— Да бога ради, это ваше право, — сказал Кареев с величайшим терпением. — Только вы уж, душевно вас прошу, жалуйтесь в местах, специально для этого отведенных, и согласно установленному порядку. Ладушки? А здесь, если вы не знали, — служебное помещение, для подачи жалоб никак не предназначенное. Мы люди простые, мы проверки на дорогах осуществляем, это вам куда повыше нужно… Если вы тут и дальше будете концерты устраивать, это будет воспрепятствование деятельности федерального учреждения, на что в уголовном кодексе статья имеется. Я вас более не задерживаю, товарищ иностранец.
Отбросив маску простака-лентяя, генерал смотрел на собеседника цепко и холодно, всем видом давая понять, что в интеллигентские дискуссии вступать не намерен. Тот, должно быть, понял, что говорильня закончилась. Крутанулся на каблуках и, излучая нешуточную ярость на три метра вокруг, прямо-таки бросился к выходу, бормоча под нос стандартный набор пустых угроз на великолепном русском: он-де этого так не оставит, с крыльца позвонит президенту Бушу, и всем имперским солдафонам выйдет десять лет расстрела без права переписки… Слышно было, как он, грохоча подошвами, споткнулся на выщербленных ступенях из потрескавшихся бетонных плит, едва не полетел носом вперед, но удержался на ногах, громогласно выругался уже, надо полагать, на языке своей суверенной державы — а там его и след простыл.
— Посмотри там, — сказал Кареев Васе Хусаинову, дернув подбородком в направлении двери. — На чем уедет, номера… не пешком же он сюда притопал по большой дороге.
Хусаинов кивнул и проворно выскочил за дверь.
— Там еще второй экземпляр, — сказал Уланов, куривший на корточках у двери.
— Лексикончик у тебя, Володя… — сказал Кареев, непонятно улыбаясь. — Это не экземпляр, это форменная ностальгия. Меня, ей-же-ей, так и тянет прочувствованно затянуть: «Как молоды мы были…»
Уланов улыбнулся неуверенно, конечно же не представляя, в чем тут подтекст. Беззлобно фыркнув, Кареев слез со стола и направился в соседнюю комнату, где на ветхом стуле посреди пустого помещения уныло сидел Нидерхольм, пузатый и обрюзгший, от былых патлов вокруг еще более увеличившейся лысины у него остался только скудный венчик, морщин прибавилось, да и цвет лица очень уж нездоровый. И время гонит лошадей, как писал Александр Сергеевич, опять-таки отметившийся, если не в этих местах, то в «горячей точке», располагавшейся не так уж и далеко отсюда…
Над задержанным монументально, во все свои метр восемьдесят возвышался капитан Россошанский — ноги расставлены широко, руки лежат на автомате, забрало шлема откинуто, суровый взгляд прикован к понурившемуся пленнику. Это он так развлекался от скуки, изображая типичного представителя имперской военщины. А на клиента действовало наилучшим образом, сразу же отметил Кареев, клиент ерзает, потеет, глазоньки отводит… Особенно ему не нравится, конечно, что автоматное дуло едва ли не в ухо упирается — а кому нравилось бы?
Жестом отослав Россошанского, Кареев подошел вплотную, утвердил ногу в высоком ботинке на перекладинку хлипкого стула, прямо меж расставленных ног клиента, чуть наклонился и стал разглядывать полнощекую морщинистую физиономию с таким видом, словно всерьез раздумывал, какого уха лишать лысого в первую очередь, правого или левого.
Уланову он не соврал ничуть: помимо всех прочих, чисто профессиональных мыслей и эмоций, где-то на периферии при виде Нидерхольма и в самом деле вспыхнула натуральнейшая ностальгия. Не касаемо этого типа, конечно, просто ностальгия по временам восьмилетней давности, когда он был не только моложе, последние недели в подполковниках дохаживал, а вдобавок еще не таскал на плечах тяжеленной ноши генеральской ответственности — не то что отделом не командовал, группы водил…
Нидерхольм, робко пытаясь установить контакт с этим загадочным субъектом, так и не проронившим ни единого слова, негромко начал:
— Я журналист агентства «Информ-Евроньюс» и оказался здесь совершенно случайно. Мои документы в совершеннейшем порядке.
Не в «полном», а в «совершеннейшем», изволите видеть, ухмыльнулся Кареев мысленно. За промелькнувшие восемь лет Нидерхольм значительно улучшил свой русский — специалист по России, зараза лысая…