— Под метелку, — грустно пробасил отец Прокопий. — Три десятка золотых да убогие колечки матушкины…
— Господа! Иван Иович, ваше высокопревосходительство! — плачущим голосом воскрикнул Мохов. — Сам пострадал, поверьте! Часы с цепочкой улетучились, один механизм, в издевку, надо полагать, оставили! Золото из кошелька! И у Саипки кошелек дочиста обнесли! Только зря вы на моих людей грешите, право слово!
— Ах, вот как! — саркастически фыркнул Панкрашин. — Лешие постарались? Или иные продукты народной фантазии? — очевидно, утомившись кричать, он говорил теперь потише, но с прежней ядовитостью. — Между прочим, лесов вокруг не наблюдается на сотню верст вокруг, так что, даже верь я, подобно темному мужику, в лешего, все равно ему взяться-то и неоткуда… Или вы с собой, как циркач, полны карманы дрессированных чертенят возите да на промысел их пускаете? Седина в бороду, а совести ни на грош! Сказочки тут плетете!
Он обернулся, замолчал и даже попытался придать физиономии благодушие, что нисколечко не удалось. К ним в прежнем порядке шествовала парочка японцев: впереди старший по положению, а за его плечом как пришитый долговязый переводчик. Снова этот неподражаемый японский поклон…
— Канэтада-сан говорит: проснувшись утром, он обнаружил, что лишился определенного количества золота в виде монет и ценных изделий, но заверяет, что решительно не намерен выдвигать обвинения и претензии в адрес кого бы то ни было из присутствующих здесь господ и просто русских людей ввиду уверенности в их полнейшей непричастности…
После этой тирады японцы не удалились, как следовало бы ожидать, а остались стоять в сторонке. Ум у поручика помаленьку заходил за разум, ничегошеньки он не понимал спросонья — а то, что слышал, никакой ясности не внесло. Растерянно оглядывая собравшихся, он какое-то время ломал голову над тем, к кому же обратиться, — и, наконец, решившись, шагнул к Самолетову, загадочно ухмылявшемуся под нос. Тихонечко спросил:
— Николай Флегонтыч, что за страсти? Я так понимаю, ночью обокрали, и не одного?
— Мягко сказано, Аркадий Петрович, — отозвался купец так же тихо, с той же загадочной улыбочкой. — Вы вот что… У вас ведь тоже наверняка золотишко имелось какое-никакое…
— Да пустяки, — пожал плечами поручик. — Малая часть денег была в золоте… У жены кое-какие украшения… Кольца…
Мельком бросив взгляд на свою правую руку, он наконец сообразил, в чем ему чуялось некоторое неудобство. Кольца на пальце не было.
— Черт, надо же, — сказал он растерянно, — кольцо как-то ухитрился с пальца сронить… А вроде и прочно сидело…
Взгляд Самолетова изменился, став холодным и жестким. Крепко стиснув локоть поручика, будто тисками, он бесцеремонно отвел его в сторонку и зашептал:
— Аркадий Петрович, вы уж в просьбе не откажите… Посмотрите, что там с вашим золотом, на месте оно или нет… Душевно вас прошу, прямо-таки умоляю…
И такое было в его лице и голосе, что поручик спорить не стал, словно подвергшись гипнозу, послушно направился к своему возку. Самолетов неотступно следовал рядом, время от времени громко, задумчиво похмыкивая и крутя головой.
Поручик распахнул дверцу (у Самолетова все же хватило такта оставаться снаружи). Проснувшаяся Лиза, укрывшись полостью по самый нос, совершенно по-детски терла кулачками глаза, ежилась.
— Аркашенька, едем? Я проспала? Да нет, стоим…
— Стоим еще, ага… — отозвался поручик, переступая через ее укрытые полостью ноги, присаживаясь на корточки над одним из дорожных мешков.
— А что за шум?
Натянуто улыбнувшись ей, поручик ответил:
— Да деньги у Панкрашина украл кто-то…
— Господи, как такое могло тут случиться?
— Случилось вот…
Распустив тугую шнуровку, он распахнул горловину и, прекрасно помня, куда уложил их скудные сбережения, запустил руки до самого дна мешка, расталкивая пятернями мешочки, свертки и пакеты. Нащупав нужное, вытащил плоский, прямоугольный замшевый мешочек. Едва не вскричал вслух от удивления.
Мешочек выглядел так, словно какой-то озорной охотник высадил в него добрый заряд мелкой утиной дроби, да не из одного ствола, а из обоих. Весь покрыт крохотными аккуратными дырочками с обеих сторон. Ряды их столь правильны, геометрически идеальны, что походило уж не на выстрел дробью, а на работу некоего механизма…
И сразу ощущалось на вес, что мешочек стал гораздо более легким.