.
Очередная сказка о Золушке 
126 
– Сынок, принеси маме свою саблю, – а затем громким голосом позвала: – Все ко мне!
Хуторяне появились как из-под земли. Вскоре Калина оказалась в окружении своих работников.
– Кто сегодня брал Вихря? – спросила Калина, остро глядя на хуторян.
Хуторяне молчали.
– Еще раз спрашиваю: кто ездил на Вихре?!
Опять молчание. Все недоуменно пожимали плечами и отводили глаза под пристальным взглядом хозяйки хутора. Наконец один из казаков, мужик в годах, – видимо, тугодум – неторопливо вынул люльку изо рта и сказал:
– Кто же, как не конюх Григор. Вихрь только его подпускает.
– Григор? – Калина круто обернулась и посмотрела на молодого парубка-волоха, который старался спрятаться за спины хуторян. – Ну-ка, подойди сюда. Живо!
Парубок повиновался. Он пытался изобразить невиновность, но это у него плохо получалось. Волох побледнел. Калинка буквально прожигала его насквозь своими черными глазищами.
– Что у тебя в поясе? – спросила она глухо.
– Н-ничего… Ничего в нем нет.
– Дядьку Гнат и ты, Тимош, посмотрите.
Мужик с люлькой – он был родственником Железняков – и еще один казак бесцеремонно взяли волоха в оборот, и спустя короткое время в руках у дядьки Гната оказался мешочек с монетами. Калина высыпала его содержимое на ладонь, и все увидели, что это серебро.
– Откуда у тебя такие большие деньги? – спросила Калина. – Только не ври!
Парубок вдруг упал на колени и заплакал:
– Простите меня, ясная панна! Простите! Не по своей воле… Сердюки наказали следить, и если появится пан Василий, чтобы я немедленно им сообщил. Они грозили мне разными карами… я боялся! Ночью я взял Вихря и съездил на пост в Бобринец. Это они дали мне деньги. Простите меня, великодушная панна, Христа ради, простите!
– Кары, говоришь, боялся?! – Лицо Калины пылало. – Ты послал моего мужа на верную смерть! Вот тебе кара, умри же, пес смердящий!
Никто не заметил, как в руках Калины оказалась сабля, которую принес Максимка. Короткий замах – и голова предателя раскололась на две половинки как перезревший арбуз. Все невольно ахнули, а семья волоха заплакала, запричитала.
– Бог тебя простит, – сурово сказала Калина. – Заройте где-нибудь эту падаль, – приказала она работникам. – Дядьку Гнат, дайте его семье телегу, лошадей, харчей на дорогу и пусть убираются отсюда на все четыре стороны.
С этими словами она забрала Максимку и скрылась в своей хате. Над мирным хутором словно прошелестели огромные черные крылья беды; где-то вдалеке прогремел гром. Дядька Гнат, который был травником и знахарем (а кто ж не знает, что все знахари – колдуны; поговаривали, что он водил знакомство с разной нечистью), глянул на небо и в страхе перекрестился, будто и впрямь увидел там нечто страшное.
Глава 20
Отец и сын
«Ах, змей подколодный! Ах, сучий сын!» Такие нелестные эпитеты мысленно расточал наказной гетман Полуботок давнему сопернику, миргородскому полковнику Даниле Апостолу.
Гетман сидел, запершись, в своей канцелярии и наливался охлажденной романеей. За окнами уже вечерело, но дневной зной все еще давал о себе знать, и сорочка гетмана была мокрой от пота: лето 1723 года началось с большой засухи. Мухи то и дело заглядывали в серебряный кубок, чтобы и самим испробовать доброго вина, и раздраженный Полуботок со свирепым видом махал руками, как ветряк крыльями, отгоняя назойливых насекомых.
В два часа пополудни прибыл гонец из Петербурга. Он привез гетману тайное послание Меншикова.
Светлейший князь писал, что Данила Апостол проявляет большую активность в борьбе за гетманскую булаву. Полуботок не сомневался в том, что Данила захочет скрестить с ним сабли в битве за малороссийский престол. Однако на стол государю легли и другие бумаги. Их писал не миргородский полковник, но его присутствие за спинами доносителей ощущалось вполне явственно.
Стародубские и любецкие поселенцы послали в Петербург своих челобитников с жалобами на старшину и с просьбой заменить неправедный гетманский суд имперским. В связи с этими жалобами в Сенате забеспокоились и перестали полагаться на Полуботка. Обер-прокурор Скорняков-Писарев писал кабинет-секретарю государя Макарову: «Изволишь старание приложить, чтоб кого в Малороссию его величество приказал отправить для правления гетманского из знатных, понеже от Полуботка правлению надлежащему быть я не надеюсь, ибо он совести худой».
126 
