122 
– Замаскировался, – сказал Сварог. – Дело житейское.
– Да ведь самая забубенная головушка сто раз подумает, прежде чем поднимать горротскую «кляксу»! Не любит король Стахор, когда без разрешения пользуются его флагом, и, если изловит… Значит, Гронт и в самом деле пошел на службу к Стахору. Была в нем, конечно, гнильца, но чтоб идти под «кляксу»… – Он перехватил иронический взгляд Сварога и словно бы даже обиделся: – Что, ваша милость, думаете: «чья бы корова…»? Но тут, понимаете ли, есть большая разница: грешить людям меж людьми или душу загубить на службе у Стахора… Так вот, я и говорю: три капитана, люди знаменитые и, добавим, друг друга на дух не терпевшие, вдруг объявились в одном месте, причем не в море, на реке. Не драться же они здесь собрались, для таких дел море не в пример просторнее…
– А что, по Ителу любой может плавать свободно? Заходи из моря – и плыви?
– Конечно, ваша милость. Исстари заведено – середина реки свободна для плаванья, без всяких таможен и разрешений. Ведь если кто-то пришлый станет разбойничать по берегам, уйти в море ему будет трудновато – быстро перехватят. – Тут он спохватился, словно сообразил что-то. – Как это вы, ваша милость, таких простых вещей не знаете?
И перепугался, не распустил ли язык больше дозволенного.
– Память отшибло, – сказал Сварог. – Кирпич, знаешь ли, с крыши упал. Прямо на темечко.
– Это, понятно, неприятность… Ну, наше дело маленькое, я в ваши дела не лезу, не подумайте. – Он оглянулся на увечного. – Сколько учили дурака – не лезь, даже если незаперто… Так про что это ты?
– Про свободу плавания.
– Ага. Тут, ясное дело, есть нюансы. Середина реки свободна, но если у берегов сильной державы захотят изобидеть мелкую сошку вроде нас, придется нам туго, потому что заступаться некому… Доказывай потом соседям по камере, что взяли тебя в свободных водах. Они поверят, да толку – чуть. Ну и соседи по сухопутью, понятно, при случае пакостят друг другу со всем возможным усердием, и в мирное время тоже. А нам, в Пограничье, приходится и вовсе несладко – люди мы бездержавные, обидеть всякий норовит. Между прочим, коли уж зашла речь о пиратстве – скоро будем проплывать мимо исторического места. На весь Ител славилось когда-то при прадедах. Старики болтают, будто бы там прямо из скалы появлялись пираты. Налетят, мечами посекут, ограбят – и назад в скалу. Может, и врут. А может, в старые времена там и вправду были ворота.
– Куда?
– Черт их знает. В неизвестные места. Вроде бы в древности хватало таких ворот, только потом их то ли лары запечатали, то ли они сгинули сами по себе. Но сейчас-то их точно нет. Сами посудите, ваша милость: откройся сейчас ворота в неизвестные места, оттуда незамедлительно поналезло бы всякого неизвестного народа. Да и здешний люд шлялся бы на ту сторону за милую душу, народ у нас такой – хлебом не корми, дай пролезть в любую щелку, особенно если там нет охраны, но есть подозрения, что можно спереть что-то полезное в хозяйстве.
– Ну, насчет этого – народ везде одинаковый, – сказал Сварог.
– Вот я и говорю… Видите холм? Еще развалины на вершине? Говорят, там похоронен стародавний барон. Упырь. С баронами такое тоже случается – Ямурлак под боком, вредно влияет даже на титулованных. Ходят слухи, что в полночь барон вылезает наверх, ищет, кого бы неосторожного сцапать. Что же до русалок…
– Да ты, я смотрю, книгу написать можешь о здешних диковинах, – сказал Сварог.
– Эх, умел бы я писать, читать-то с грехом пополам выучился… А что вы думаете? Был у нас такой Одноухий Пакрен, ходил на посудине вроде этой. Вышла у него в Снольдере небольшая неприятность по поводу контрабанды, определили ему пару лет, и сидел он в одной камере с каким-то ученым типом, которого туда упекли из-за превратностей судьбы, – политика, интриги, кто-то из фаворитов загремел в немилость, а с ним, как водится, на всякий случай подмели всех его дворецких-библиотекарей и прочих конюших. А Пакрен у нас был повернутый на сказках про Ител и от скуки рассказывал их этому библиотекарю целыми днями. Того возьми да и выпусти – политика перевернулась, фаворит опять в фаворе… Недельки через две приходят и за Пакреном – которому, между прочим, еще полтора года досиживать – и волокут прямиком к тому ученому типу. Тип тоже весь из себя в милости и процветании, пишет как раз ученый труд о сказках и преданиях. И Пакрен два месяца живет, как король, жрет-пьет самое лучшее и вспоминает сказки, каковые записывать к нему специальный канцелярист приставлен. А когда выжали его досуха, библиотекарь или кто он там похлопотал у фаворита, и вернули Пакрену его корыто, велели убираться к такой-то матери и больше не попадаться. А этот ученый тип вдобавок от радости Пакрену полный карман денег насыпал – они ж деньгам цену не знают, очкастые, да еще состоя при таком вельможе… Пакрен, не будь дурак, в Адари уже не вернулся, завел канатную мастерскую в Ронеро, в гильдию пролез, даром что одноухий… От книг тоже иногда бывает польза народу вроде нас. Вы, ваша милость, книги часом не пишете?
122 
