Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
6 
Музыкант в движении, нога его трясется, труба его колышет солнце.
Ухарский молдаванский танец со стрельбой, с битьем посуды, разбрасыванием денег под ноги танцующим.
Край неба, окрашенный пожаром.
Пожарная команда мчится по улицам Молдаванки.
Толпа перед зданием горящего участка. Городовые выбрасывают сундучки из окна, дождь бумаг летит по воздуху. На коне скачет обезумевший Сокович.
Внутри здания в дыму по наклонной доске с страшной быстротой скользят три широких зада.
Стена участка. Из разбитых окон прыгают арестованные. Внизу на земле их принимают в объятия жены.
Музыкант в движении.
Похищение мужей молдаванскими амазонками. Бабы растаскивают арестованных по домам.
Танец во дворе Крик.
Пожарные привинчивают громадный резиновый шланг к водопроводному крану на улице. Они угрожающе направляют шланг в сторону пожарища, открывают кран и… несколько капель воды с великой натугой изливаются на землю. Кран испорчен.
На фоне неба, охваченного заревом, скручиваются две черные балки и рушатся вниз.
У пристава Соковича обгорел ус. Он смотрит на пожарище. Мимо него проходит Беня Крик и растерзанный, залитый керосином и водой, Колька Паковский. Беня приподнимает шляпу.
— Ли, ай, ай, какое несчастье… это же кошмар!
Беня скорбно покачивает головой. Сокович переводит на него мутные, непонимающие глаза.
Затемнение.
На дворе у Криков. Рассвет. Потухают фонарики. Упившиеся гости валяются на земле, как рассыпанная штабель дров.
Двухспальная кровать Двойры Крик. Новобрачная тащит к постели Шпильгагена, тот бледнеет, упирается, но сопротивление его слабеет, и он падает на кровать.
Музыкант, обвязанный веревками, палками, медными тарелками, спит склонившись на барабан.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ОДЕССЕ
Много воды и много крови утекло со дня свадьбы Двойры Крик
Лес знамен. На знаменах надписи. — Да здравствует Временное правительство.
Грудастая дама в военной форме несет знамя с надписью: — Война до победного конца!
По улицам марширует женский батальон времен Керенского. Он состоит из дам и девок. На лицах у дам печать решимости и вдохновения, у девок — заспанные лица.
Во весь экран — касса. Отделения ее набиты акциями, иностранной валютой, бриллиантами. Чьи то руки вкладывают в кассу стопки золотых монет.
Рувим Тартаковский, владелец девятнадцати пекарен, определяет свое отношение к революции
Кабинет Тартаковского. Несгораемая касса во всю стену. Тартаковский — старик с серебряной бородой и могучими плечами — передает приказчику Мугинштейну деньги. Тот распределяет их по разным отделениям кассы.
Вздымающиеся революционные груди женского батальона текут по улице, набитой зеваками и визжащей детворой.
Тяжелая металлическая дверь кассы медленно захлопывается.
— А теперь, Мугинштейн, пойдем поздравить рабочих, — говорит старик приказчику — и они выходят из кабинета.
Контора Тартаковского. Дореформенное учреждение, похожее на конторки в Лондонском Сити времен Диккенса. Все служащие без пиджаков, за ушами у них вставочки, а в ушах вата. Они очень толстые или очень худые. На толстых — фуфайки и замусоленные жилеты, на худых — манишки с бантами. Одни покрыты буйной растительностью другие — безволосы, одни сидят на оборванных креслах, перекрытых подушками, другие взгромоздились на трехногие высокие стулья, но у всех такое выражение лица, как будто они только что проглотили что-то очень горькое. Один только бухгалтер-англичанин соблюдает нерушимое спокойствие. Он грызет трубку, окутывающую его клубами жесточайшего дыма. В углу мальчик вертит пресс, копирует письма. У окошечка с надписью «Касса» — восседает пышная дама, нос с многими горбинками делает ее похожей на гречанку. По комнате проходят Мугинштейн и Тартаковский. Служащие замирают. Мальчик, завидев хозяина, с ожесточением начинает вертеть пресс. Он надувается, багровеет.
Множество сопливых, рахитичных детей сваленных в кучи. Полуголые с кривыми ногами, они кишат, как черви на земле.
Громадный четырехэтажный дом на Прохоровской улице, на Молдаванке, где скучилась невообразимая еврейская беднота. Зеленые зябкие старики в лохмотьях греются на солнце, часовой мастер в опорках раскинул во дворе свой столик, лысые еврейки в отрепьях стряпают пищу в разбитых ведрах, у ведер этих высажено дно, они заменяют плиты. Тартаковский и Мугинштейн проходят по двору. Оборванные старики поднимаются со своих мест, они устремили на хозяина гноящиеся глаза, залитые кровавой обильной влагой, и кланяются ему. К Тартаковскому подбегает растрепанная еврейка в мужских штиблетах.
6 
