Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
125 
– А затем, что если когда-либо – тьху, тьху! – нам придется столкнуться на узкой дорожке, то мы вполне сможем сварить дело полюбовно. Дошло?
Он снова подмигнул, но уже кавказцу.
Я невольно про себя восхитился этим пацаном – ай да дипломат! Все просекает, сукин сын! Понимает, что драка наших хозяев – это не совсем наша драка.
И это притом, что на труса он явно не похож – таких вблизи себя боссы не держат, они многократно проверяются. И значит, у парня котелок, несмотря на его несколько наивный вид, варит будь здоров.
Нехорошо так ошибаться, Волкодав, нехорошо…
Юный "шкафчик" не зря намекнул на снисхождение друг к другу, коснись чего. Судя по поведению и реакции окружающих на его слова, он был телохранителем самой большой шишки на этом сборище.
Похоже, он вполне может располагать важной информацией, от которой зависят наши жизни. И это значит, что толковище за дубовой дверью могло закончиться и не совсем так, как мыслилось Кончаку.
Прошел час, второй, третий…
Наш треп постепенно сошел на нет, и теперь мы сидели по своим углам, поскучневшие и отрешенные. Несмотря на уютную обстановку и благостную тишину, в наши души неслышно, поступью хищного зверя, забралась настороженность.
Даже вальяжно рассевшийся в мягком кресле "шкафчик" подобрался и посуровел. Взгляды, которыми мы изредка обменивались, вряд ли можно было назвать братскими и дружелюбными.
Как-то неожиданно обнаружилось, что мы все выкормыши одного и того же зверинца, только сидевшие в разных клетках.
Мы незаметно – по крайней мере, нам так казалось – приглядывались друг к другу, оценивая свои шансы на случай времени "х", когда размышлять и колебаться будет недосуг.
И однако же ни кавказец, ни "старик", ни тем более остальные собеседники не привлекли такого пристального моего внимания как еще один, пятый.
Он практически не принимал участия в разговоре и, когда к нему обращались, только мило улыбался и в основном кивал, соглашаясь.
Симпатичное, резко очерченное лицо парня можно было назвать даже красивым, если бы не тяжелый остановившийся взгляд, в котором таилось такое страдание, что, когда я встречался с ним глазами, у меня по спине полз холодок, несмотря на мою толстокожесть.
Был он с виду не очень крепок, скорее строен, как тореадор.
Но его четко выверенные движения, стороннему наблюдателю кажущиеся плавными и несколько замедленными, были настолько наполнены первобытной звериной грацией, что временами казалось, будто он соткан из энергетических нитей, готовых при малейшей опасности взорваться и сжечь в неистовом огне все живое вокруг.
Похоже, пятый не был знаком с остальными, и по их несколько снисходительной реакции на его присутствие в такой солидной компании, я понял, что парня не считают серьезным противником.
Но я-то был стреляный воробей.
У нас в спецучебке были ребята и похлипче с виду, нежели этот. И тем не менее каждый из них разорвал бы на мелкие кусочки даже голубоглазого штангиста, поражавшего воображение глыбастыми мышцами и толстенной шеей.
Кто этот парень?
Почему он, едва я переступил порог нашей импровизированной приемной, резко отвернулся и прошел подальше, в тень от шторы?
Может, он из наших, кому доводилось встречаться со мной раньше?
Я мысленно прокрутил в голове ролик с сотнями лиц, но там не оказалось ничего подобного. Тогда почему я волнуюсь, черт меня дери! Что за мандраж бьет тебя, Волкодав?
Все в нем мне было незнакомо: и лицо, и фигура, и манера двигаться.
Разве что руки – такие я видел у многих, занимающихся восточными единоборствами: ороговевшие, почти негнущиеся пальцы, набитые в ванных с гравием и железными шариками, и бугорки мозолей на костяшках.
Глаза… Глаза! Нет, определенно я их где-то видел… Но где и когда?
Провал памяти… Или померещилось…
Мистика!
А вообще – на кой ляд он мне нужен? Встретились и разошлись, как в море корабли. Привет – пока.
Он явно меня избегает, ну и что из этого? Может, я ему просто не понравился. Такое часто случается: нет душевного контакта, и все дела.
И сколько ни бейся, такой человек уже не будет тебе даже приятелем. Значит, у нас разные характеры, разные поведенческие инстинкты, интуитивно неприятные обоим.
А, ладно! Было бы над чем думать…
И когда, наконец, закончится это большое сидение!? Мать бы их всех…
– …Ты что, замечтался?
Насмешливый голос Кончака вырвал меня из глубин отрешенной задумчивости.
125 
