Особенно,... 
141 
– Тише! – зашипел Хрисалиск, втягивая голову в плечи. – Мы, уважаемый Паталеон, находимся не в чистом поле.
– Будь я проклят, но труса праздновать мне к лицу! – вспылил наварх.
– Твои заслуги и храбрость хорошо известны, дорогой Панталеон, – примирительно сказал Стратий. – Но малая толика предосторожности тоже не повредит. Нельзя преждевременно открывать наши намерения, ибо это грозит всем нам большими бедами, а возможно, изгнанием и лишением гражданских прав. А сие хуже смерти.
– У нас есть два выхода, – наконец, после долгих раздумий, решил сказать слово и евнух Амфитион. – Первый, пожалуй, самый приемлемый – уйти под крыло Понта. На тайных переговорах, насколько мне известно, об этом шла речь. И первым такое предложил сам царь. Но им сейчас, к глубокому сожалению, не до наших бед – в Понте назревает большая смута, и царица Лаодика подтягивает войска к Синопе. К тому же в Понтийском царстве весьма вольготно чувствуют себя римляне. А они не преминут и Боспор прибрать к рукам, спаси и сохрани нас Матерь Кибела, что и вовсе не приемлемо.
– Может, договоримся со скифами? – неуверенно спросил Хрисалиск.
– Никогда! – резко ответил ему Гаттион. – Варвары понимают только язык меча и огня. Я готов сдаться на милость даже римлянам, не говоря уже о Понте, но быть посмешищем в глазах всего просвещенного мира, подставив голову под ярмо номадов, не желаю.
– Значит, остается последнее… и единственное решение… – евнух поморщился, как от зубной боли. – Не лучшее, но…
– Да говори уже, не тяни! – не выдержал нетерпеливый наварх, подогретый изрядной дозой заморского вина.
– Царь Перисад должен сам, – да, именно, сам! – отказаться от престола, – с нажимом сказал Амфитион.
– А если нет? – опустив глаза, тихо спросил Хрисалиск.
– Судьба каждого из нас, в том числе и порфирородных, на коленях богов… – уклончиво ответил евнух.
Жрец, посмотрев на него исподлобья, коротко кивнул. На какое-то время все умолкли, о чем-то напряженно размышляя. Наконец первым нарушил всеобщее молчание заговорщиков наместник Хрисалиск:
– Кто станет… после..?
Стратий переглянулся с Амфитоном и неторопливо ответил:
– Надеюсь, никто из вас не сомневается, что это будет достойнейший…
Опять наступило молчание. Но видно было, что оно дается нелегко – в душе у каждого царило смятение, и множество вопросов готовы были сорваться с кончика языка не только у простодушного Панталеона, но и у хитроумного Хрисалиска, жестокого и решительного Гаттиона и у смиренного с виду евнуха, которого побаивался даже его старый приятель Стратий – под женоподобной личиной Амфитиона скрывался человек себялюбивый, жестокий, волевой и умный.
В это время заиграла музыка, и посольская братия захлопала в ладони, вторя веселому ритмичному такту. Под этот шум Хрисалиск не выдержал и шепнул, злобно скаля зубы:
– Себя метит… праведник холощенный…
– Чего? – с недоумением поднял мохнатые брови Панталеон, к чьему уху приблизил свои губы наместник. – Евнуха царем? Ты, братец, похоже, спятил или перепил. Гы-гы… – хохотнул он и потянулся к чаше. – Выпей и опомнись.
– Дубина… – процедил чуть слышно сквозь зубы Хрисалиск; а чуть громче сказал: – Я не о нем веду речь. Стратий…
– Ну, это иное дело, – наварх выпил и громко ик– нул. – По мне так все едино, кто там нацепит царский венец. Главное, чтобы был порядок и жалование приличное. А то у меня сейчас в кошельке ветер свистит. Флот обнищал дальше некуда. Паруса латаем каким-то гнильем, краску купить не за что, а судовые крысы с голодухи уже весла грызут.
– Кому что… – выругался наместник и сплюнул в досаде…
Тиранион, доедая огромную фаршированную рыбину, жаловался Мирину:
– По-моему, я здесь превратился в речную выдру. Столько рыбы, как за время пребывания в Пантикапее, я не съел за всю свою жизнь. Такое впечатление, что у них тут давным-давно перевелась вся дичь, а гусей кормить нечем. О-о, гусь… – с вожделением простонал он, с наигранным отвращением проглатывая очередной кусок белого рыбьего мяса.
– Ничего, – утешал его поэт, лукаво посмеиваясь. – Такая диета тебе только на пользу. Ты здорово поху– дел и даже иногда высказываешь вполне здравые мысли, что в прежние годы из-за твоего неумеренного аппетита тебе было несвойственно. Ведь не секрет, что тяжелая мясная пища вовсе не способствует остроте ума и вдохновению, так необходимых людям творческим.
141 
