Последние отзывы

  92  

Что дальше? Знать бы, чего она в бокал набуровила, вдруг он изобразит не те симптомы… А впрочем, нет, ведь не существует каких-то канонических симптомов для сонной отравы, всякий человек реагирует, в общем, сугубо индивидуально. Пожалуй, все-таки не яд – яд можно и открыть при вскрытии трупа, а к чему им это?!

– Надюша, милая, – сказал он растроганно. – Даже и не знаю, что тебе сказать… Как я рад… – Он отстранился, потер рукой лоб: – То ли я сегодня не выспался, то ли… Не пойму, что со мной. Слабость накатывается, голову туманит…

– Да, бледный ты какой-то… – ответила она, ничуть не удивившись. – Присядь.

Он сделал два шага назад, присел на краешек постели, где за его подушкой как раз и промокло покрывало от молниеносно выплеснутого туда содержимого бокала.

Надя вела себя так, словно ничего экстраординарного и не происходило, – стояла у постели, глядя на него с испытующим видом, напоминавшим холодное научное любопытство ученого-вивисектора. Добросовестно делая вид, что борется с неведомым недомоганием, Сабинин моргал, тер глаза, проговорил что-то заплетающимся языком, склонил голову – и наконец виновато улыбнулся:

– Положительно, в сон клонит…

Даже не сбросив штиблеты, прилег на постель лицом вниз, обхватил подушку и застыл, бормоча что-то под нос. Надя держалась с прежним, леденящим душу спокойствием: даже не сделала попытки подойти к нему, что-то сказать. Прошуршал подол шелкового платья, скрипнуло отодвигаемое кресло, шумно, трескуче вспыхнула спичка. Она, судя по звукам, преспокойно уселась и курила. Кожей, затылком, всем существом Сабинин чувствовал ее взгляд – пристальный, холодный.

Он не знал, сколько времени прошло, лежал в прежней позе, шумно, умиротворенно дыша, временами легонько ворочаясь. Снова скрип кресла, шорох платья – Надя подошла, одним рывком забросила его ноги в штиблетах на постель, наклонилась над ним, потрясла:

– Коля! Коля!

Он не отзывался, старательно сопя. Стоически выдержал и крик в самое ухо, и дерганье за волосы обеими руками, и в завершение пару оплеух, нанесенных изо всех женских сил. Он лежал без сознания, одурманенный неведомым зельем, – и она в конце концов поверила…

Ее быстрые шаги удалились в гостиную. Шевеля лишь рукой, Сабинин осторожно вытянул из-под подушки браунинг с патроном в стволе и сунул его во внутренний карман. В душе смешались тоска и ярость, сожаление и азарт.

Странный скрежет – непонятный, тихий. Новые шаги – мужские, быстрые, уверенные. Дверь в спальню Надя не затворила, и до него отчетливо доносилось каждое слово:

– Болван дрыхнет?

Это белобрысый, сволочь такая…

– Как колода, – звенящий голосок Нади. – Быстрее, быстрее! У нас остались считанные минуты!

– Спешка здесь неуместна, – рассудительно произнес Джузеппе. – Я все сделаю как надлежит… дайте мне дорогу, взрыватели уже вставлены, не хватало только… Вот так… Сумеете выбить стекло, как я учил?

– Постараюсь, – резко бросил белобрысый. – Не нервничайте.

– Я не нервничаю, синьор. Хочу знать, что каждый выполнит свою часть плана с надлежащей сноровкой, вот и все. И вот что: повторяю, сам я не собираюсь стрелять в этого недотепу. Это не по мне, господа, я террорист, а не…

– Да помолчите вы! – прервала Надя. – Это сделают и без вас… Николас, где его паспорт?

– Вот, возьмите, – послышался голос белобрысого. – Или…

– Оставьте пока у себя. Потом быстренько сунете ему в карман. – Надя наставительно добавила: – И стреляйте непременно в грудь, переверните его сначала. Он не должен быть убит в затылок, наоборот, перестрелка меж сообщниками…

– Я все помню. Где палка? Ага… Что они там орут?

– Показались первые верховые, – откликнулась Надя, судя по отдалившемуся голосу, уже подошедшая к окну. – Передовые кортежа, так что время есть… Ну, с богом, по местам, господа!

Сабинин и сам слышал, как на улице цокают копыта по брусчатке, как раздались крики толпы. Нельзя было медлить, и он, вынув браунинг, на цыпочках пробежал в гостиную, встал в безопасном отдалении, громко приказал, целя в них из пистолета:

– Оставайтесь на месте! Замереть! Стреляю при первом движении!

Повторилась финальная сцена классического «Ревизора» – вся троица застыла у окна в нелепых позах. Слева помещался белобрысый Николас, державший длинную толстую палку, коей намеревался вышибить высокое стекло. В центре, у придвинутого к подоконнику столика, стоял Джузеппе, бережно касаясь пальцами двух больших металлических коробок, представлявших собою самые обычные упаковки из-под дорогого китайского чая, вот только начинка была гораздо более неудобоварима и опасна. Надя застыла с левой стороны, у шторы. Ни у кого из них в руках, конечно же, не было оружия.

  92