11 
– Ничуть, – ответил с улыбкой Кудеяр. – Поскольку могу сказать о себе совершенно то же самое… Японцев, правда, на моем счету нет, но различия невелики, а?
– Да пожалуй, – кивнул Сабинин. – Не наполнить ли сосуды? Без тостов и заздравных пожеланий… Ух! Да, это не Яшкин финь-шампань, «Смирновская» хороша… Ну и вот, теперь я сижу перед вами – человек двадцати семи лет от роду, один как перст, ничего на этом свете не умеющий, кроме как воевать… и все на этом свете потерявший…
– Кроме свободы.
– Вот только к чему мне эту свободу применить? Особенно в нынешнем моем состоянии? Знаете, я добросовестно прочитал те брошюрки, коими ваши товарищи пытались меня просвещать. И ничего не понял, буду откровенен. Классовая борьба, эксплуататоры и эксплуатируемые… В одном я с авторами брошюрок согласен – нет у российской монархии ни будущего, ни перспектив. Ну и леший с ней! Сохранение существующего строя меня не волнует. Даже наоборот. Пока сохраняется нынешний порядок вещей, так и оставаться мне изгоем, беглецом с намыленной петлею в перспективе….
– Ну что же, – сказал Кудеяр. – То, что вы это понимаете, уже кое о чем говорит… вас ничто не связывает с нынешним строем, не попробовать ли вам счастья, Артемий Петрович, на другой стороне?
– У вас, я так понимаю? В ваших рядах?
– Разумеется.
– Я согласен, – сказал Сабинин. – Не раздумывая. Не считайте это пьяной бравадой – право же, было время многое обдумать. В этом нет ни капли идейности, как я уже неоднократно подчеркивал – один лишь практический цинизм. Цинизм, великодушно простите. Ход моих рассуждений прост. Я до сих пор смутно представляю, что за порядок вы пытаетесь создать, какие цели преследует ваша грядущая революция. Но вот одно я знаю совершенно точно: если вы окажетесь не прожектерами, а людьми дела и своей цели все же достигнете, на месте существующего строя воздвигнете нечто новое, иное, – при этом раскладе все мои прошлые прегрешения будут забыты и стерты из книги жизни. Быть может, станут и не прегрешениями вовсе, а заслугами. Случались прецеденты, взять хотя бы французишек или Кромвеля с его сообщниками. Даже если порядок вещей и поменяется не столь уж кардинально, некая грандиозная амнистия всегда воспоследует… Я прав?
– Безусловно. Во многом.
– Приятно слышать, – поклонился Сабинин. – Есть, правда, одна загвоздочка… А окажусь ли я вам нужен со своими столь нехитрыми побуждениями? Я же не идейный, интересы мои, пардон, насквозь даже шкурные… Ну что, подхожу?
– Подходите, – серьезно сказал Кудеяр. – По секрету вам скажу, Артемий Петрович, бывают ситуации, когда чрезмерная идейность и противопоказана, и прямо вредит делу. Хотите, я тоже буду несколько циничен? Революция – столь грандиозное и сложное предприятие, что оно вбирает в себя разнообразнейшие человеческие типажи, вовсе не обязательно идейные, превзошедшие марксизм до тонкостей. Взять хотя бы анархиста Яшу, взять тех господ контрабандистов, чьими услугами мы давненько пользуемся – за плату в виде презренного металла. Мы тоже вынуждены сплошь и рядом допускать в свою практику элементы цинизма… Так вот, в вашу пользу говорят два весомейших обстоятельства. Во-первых, вы – кадровый офицер, обстрелянный, боевой. Таких у нас мало. А девятьсот пятый год показал, что опыт вооруженной борьбы порой предпочтительнее любой идейности и подкованности в марксизме. Во-вторых… У вас нет обратной дороги, вы прозрачны, как стекло. Не тот случай, чтобы каяться. Вашего покаяния попросту не примут, поскольку на вашем счету и тот злополучный интендант, и, что весомее, жандармерии подполковник Армфельд, коего начальство ценило довольно высоко и убийством его было разъярено не на шутку… Все ваши надежды отныне связаны исключительно с нами. Давайте обозначим это явственно, чтобы не осталось никаких недоговоренностей… Ну, как вам мои циничные построения?
– Честно? У меня камень с сердца упал. По-моему, мы друг друга стоим. И вы мне нравитесь, товарищ Кудеяр. До сих пор мне из ваших попадались то недалекие фанатики вроде Прокопия, то витийствующие либералы в пенсне…
– А Бикашов?
– О, с ним совсем другое… – сказал Сабинин. – Он честолюбив. И слишком хорошо помнит биографию Бонапарта. Но ведь и это не так уж плохо в рамках вашей философской системы?
– Разумеется… – Кудеяр улыбнулся, но глаза оставались холодными. – Итак, мы поняли друг друга, Артемий Петрович. И мы друг другу подходим. В ближайшие же дни я вас переброшу за кордон, где вы научитесь многим полезным вещам. Я не буду брать с вас страшных клятв в духе карбонариев и масонов, это нелепо и несерьезно. Вы взрослый человек, понимаете все. Главное не забудьте. Кара за предательство у нас одна – смерть.
11 
