94 
– Убили... Ирина, слышишь? Феликса убили!
У Николки в глазах помутилось от страха, и он отчаянно подумал: «Я ж ничего не сказал... Боже мой!» Толстая в пенсне мгновенно захлопнула за Николкой дверь. Потом быстро, быстро подбежала к сухонькой даме, охватила ее плечи и торопливо зашептала:
– Ну, Марья Францевна, ну, голубчик, успокойтесь... – Нагнулась к Николке, спросила: – Да, может быть, это не так?.. Господи... Вы же скажите... Неужели?..
Николка ничего на это не мог сказать... Он только отчаянно глянул вперед и опять увидал край кресла.
– Тише, Марья Францевна, тише, голубчик... Ради бога... Услышат... Воля божья... – лепетала толстая.
Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:
– Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду... Жду! – Тут молодая из-за плеча Николки бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было бы помочь, но он неожиданно бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться.
Окна завешаны шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в котором отвратительно пахнет лекарством...
Молчание нарушила наконец молодая – эта самая сестра. Она повернулась от окна и подошла к Николке. Николка поднялся с кресла, все еще держа в руках фуражку, с которой не мог разделаться в этих ужасных обстоятельствах. Сестра поправила машинально завиток черных волос, дернула ртом и спросила:
– Как же он умер?
– Он умер, – ответил Николка самым своим лучшим голосом, – он умер, знаете ли, как герой... Настоящий герой... Всех юнкеров вовремя прогнал, в самый последний момент, а сам, – Николка, рассказывая, плакал, – а сам их прикрыл огнем. И меня чуть-чуть не убили вместе с ним. Мы попали под пулеметный огонь, – Николка и плакал и рассказывал в одно время, – мы... только двое остались, и он меня гнал и ругал и стрелял из пулемета... Со всех сторон наехала конница, потому что нас посадили в западню. Положительно, со всех сторон.
– А вдруг его только ранили?
– Нет, – твердо ответил Николка и грязным платком стал вытирать глаза и нос и рот, – нет, его убили. Я сам его ощупывал. В голову попала пуля и в грудь.
Еще больше потемнело, из соседней комнаты не доносилось ни звука, потому что Мария Францевна умолкла, а в гостиной, тесно сойдясь, шептались трое: сестра Ная – Ирина, та толстая в пенсне – хозяйка квартиры Лидия Павловна, как узнал Николка, и сам Николка.
– У меня с собой денег нет, – шептал Николка, – если нужно, я сейчас сбегаю за деньгами, и тогда поедем.
– Я денег дам сейчас, – гудела Лидия Павловна, – деньги-то это пустяки, только вы, ради бога, Добейтесь там. Ирина, ей ни слова не говори, где и что... Я прямо и не знаю, что и делать...
– Я с ним поеду, – шептала Ирина, – и мы добьемся. Вы скажете, что он лежит в казармах и что нужно разрешение, чтобы его видеть.
– Ну, ну... Это хорошо... хорошо...
Толстая – тотчас засеменила в соседнюю комнату, и оттуда послышался ее голос, шепчущий, убеждающий:
– Мария Францевна, ну, лежите, ради Христа... Они сейчас поедут и все узнают. Это юнкер сообщил, что он в казармах лежит.
– На нарах?.. – спросил звонкий и, как показалось опять Николке, ненавистный голос.
– Что вы, Марья Францевна, в часовне он, в часовне...
– Может, лежит на перекрестке, собаки его грызут.
– Ах, Марья Францевна, ну, что вы говорите... Лежите спокойно, умоляю вас...
– Мама стала совсем ненормальной за эти три дня... – зашептала сестра Ная и опять отбросила непокорную прядь волос и посмотрела далеко куда-то за Николку, – а впрочем, теперь все вздор.
– Я поеду с ними, – раздалось из соседней комнаты...
Сестра моментально встрепенулась и побежала.
– Мама, мама, ты не поедешь. Ты не поедешь. Юнкер отказывается хлопотать, если ты поедешь. Его могут арестовать. Лежи, лежи, я тебя прошу...
– Ну, Ирина, Ирина, Ирина, Ирина, – раздалось из соседней комнаты, – убили, убили его, а ты что ж? Что же?.. Ты, Ирина... Что я буду делать теперь, когда Феликса убили? Убили... И лежит на снегу... Думаешь ли ты... – Опять началось рыдание, и заскрипела кровать, и послышался голос хозяйки:
– Ну, Марья Францевна, ну, бедная, ну, терпите, терпите...
– Ах, господи, господи, – сказала молодая и быстро пробежала через гостиную. Николка, чувствуя ужас и отчаяние, подумал в смятении: «А как не найдем, что тогда?»
У самых ужасных дверей, где, несмотря на мороз, чувствовался уже страшный тяжелый запах, Николка остановился и сказал:
– Вы, может быть, посидите здесь... А... А то там такой запах, что, может быть, вам плохо будет.
94 
