Давненько ее так не унижали – со светскими улыбочками и безукоризненной вежливостью. Пришлось высидеть в кабинете еще с полчаса, пока не привезли документы, оформленные без малейшего изъяна. За то время, что прошло с момента задержания, изготовить столь безупречные бумаги ни за что не удалось бы, Даша это прекрасно понимала. Значит, подстраховка. Кто-то был там с Киреевым, на сборище шумковцев – и весьма оперативно поднял тревогу…
Под занавес Киреев благородно заявил, что не имеет ни малейших претензий к оперативникам, ибо понимает сложности их многотрудной работы и вполне проникается сложностью проблем. И кабинет Галахова стал понемногу пустеть: первыми выкатались особисты, за ними оба прокурора, военный и статский, вышел Кобликов, легонько погрозив Даше и туманно заявив: «Вы, Дарья Андреевна, учтите и поглядывайте!» Оставшись наедине с Галаховым, она была готова и к разносу – подобные хохмочки начальство, как правило, не прощает. Однако Галахов, глядя на нее чуть ли не с жалостью, сказал:
– Ничего нельзя было поделать, Дарья Андреевна… У них были все козыри.
– Я понимаю, – сказала она тускло.
– Как вы думаете, Белякова объявится?
– Сомневаюсь.
– А вы не допускаете мысли, что она и в самом деле могла…
– Возвести поклеп? – горько усмехнулась Даша. – Концы не сходятся, понимаете ли. Даже если принять мысль, на которую они нас тут усиленно наталкивали, будто Ксанка агент Антанты, которому поручено скомпрометировать героев-особистов, не могу я поверить в столь дьявольскую проницательность Антанты. Никто ведь не мог знать заранее, что я привезу Евдокимову в общежитие, что поселю ее именно в той комнате, где жила Белякова…
– Но ведь никто не мог и знать заранее, что на Короленко мы найдем автомат…
– Тоже верно, – сказала Даша. – Интересно, мне теперь попадет по темечку?
– Не думаю, – сказал Галахов. – Смотря что считать ударом по темечку. Между прочим, не далее как вчера тот же Кобликов имел со мной крайне любопытную беседу. В Москве, при центральном аппарате министерства, организуется новое подразделение, нечто вроде Интерпола, только на порядок пониже. Что-то вроде координационного центра по взаимодействию с полицейскими службами стран, входящих в Совет Европы. Часть кандидатур выдвигает центр, часть предстоит определить на местах. Знаете, кого на Черского выбрали? Правильно, вас. Перспективный молодой кадр, блестящий послужной список, награды, опыт поездки в Париж…
– И когда они рассчитывают меня выпихнуть наверх?
– Насколько я понимаю, вас собираются вызвать завтра, в крайнем случае послезавтра. И отчего-то мне не верится, что после сегодняшнего инцидента Кобликов даст задний ход. Прием довольно избитый… Представляю, что будет с делом, если вас отсюда уберут. Не мне вас учить, как при необходимости рассыпаются дела…
– Ну да, это проще, чем наезжать на меня асфальтовым катком… – сказала Даша. – Но я ведь могу и отказаться?
– Думаете? Не знаете, как это делается? Вас поставят в ситуацию, когда отказаться будет невозможно… Я постараюсь оттянуть это мероприятие деньков на несколько, но долго тянуть не удастся. У вас есть хоть какие-то подвижки?
– У меня есть идиотская версия, – сказала Даша.
– Это что-то новое, – усмехнулся Галахов. – Версии обычно бывают только правильными либо неправильными…
– А у меня, боюсь, именно идиотская… Простите за нескромный вопрос, вы уверены, что ваш кабинет не прослушивается?
– Уверен. Проверили.
– Как вы отнесетесь к тому, что я скажу, будто в Шантарске готовится военный переворот? Классический сепаратистский мятеж? С провозглашением независимости, танками на улицах и прочими красивостями? Я имею в виду не шумковских идиотов, а людей на сто порядков посерьезнее…
Он слушал с непроницаемым лицом, катая в пальцах незажженную сигарету. Всего два раза прервал наводящими вопросами. Потом, когда понял, что Даше больше нечего сказать, прищурился:
– Вариантов тут три. Либо вы сошли с ума, либо сваляли грандиозного дурака, подогнав события под версию, либо правы. Первый вариант, пожалуй, отметем. Остаются два. Горите от желания узнать, как я ко всему этому отношусь? – Его глаза были цепкими и холодными. – А никак. Категории веры тут бессмысленны. Вот когда вы принесете неопровержимые доказательства, к этому можно будет относиться. И не раньше… Если это вас хоть немного утешит, могу сказать, что не вижу в подобной версии ничего невероятного. В наше время невероятного попросту не бывает, возможно все. Вы мне доказательства принесите… Полученные по возможности законным путем. Впрочем, я готов и на незаконные методы согласиться, если не будет трупов, не останется хвостов, а вот доказательства будут железные… Не очень-то педагогично с моей стороны такое заявлять, но жизнь в бюрократические формулы не всегда укладывается…