Особенно,... 
111 
– Голова… – восхитился Эрнесто, глядя на меня с удивлением. – Теперь я понимаю, почему наши боссы сделали ставку именно на тебя. За эти два года, что мы не виделись, ты стал профи высшего разряда.
– А тебе-то что?
– С тобой всегда было работать клево. Ни одного прокола… тьфу, тьфу! – Он суеверно сплюнул. – А бабок благодаря тебе я сколотил больше, чем за все предыдущие годы. Потому и радуюсь – ты у меня как "золотая" кредитная карточка.
– Ты рули повнимательней. Иначе зацепят ажаны[35] сначала нас, а затем и наши липовые ксивы – и будет тебе "отпуск" на долгие годы. Хотя с другой стороны, это тоже неплохо – твои сбережения целыми останутся.
– Типун тебе на язык, – испуганно покосился на меня Эрнесто; это он сказал по-русски. – Куда едем?
– В гостиницу.
– С оружием?
– Там, где мы поселились, похоже, можно носить в открытую не только пистолеты, но и гранатометы…
Да, наша гостиница была даже не с бандитско-воровским душком; скорее, от нее за версту перло омерзительной гнильцой настоящего человеческого дна, по нынешним временам настолько редкого в благополучной и процветающей Европе, что "Пон сюперьер"[36] (так называлась эта ночлежка) казалась декорацией для фильма тридцатых годов, с тусующимися на ее фоне статистамиклошарами.[37]
Ее нашел Марио. А возможно, ему подсказали агенты Синдиката, где откопать такое диво. В одном он не ошибся: полиция сюда заглядывала лишь тогда, когда кому-нибудь из постояльцев делали лишнюю дырку в башке. Но поскольку хозяин гостиницы, отставной пират и бандит, по вполне понятным причинам не любил общаться с представителями закона, то последствия разборок в его заведе-нии чаще всего исчезали бесследно. И только изредка, когда среди постояльцев "Пон сюперьер" находились излишне щепетильные граждане, считающие своим долгом заявить о "несчастном" случае, появлялись полицейские. Правда, к тому времени номера гостиницы пустели. Линяли почти все, за исключением "щепетильных", да и то только потому, что они боялись заработать себе еще один срок за недостаточную лояльность к закону. И чтобы именно их, случись чего, не обвинили заочно в небрежном обращении с навахой или кастетом. Кстати, огнестрельное оружие было почти у всех постояльцев "Пон сюперьер", но в драке им пользоваться ка-тегорически запрещалось. Тот, кто осмели-вался нарушить запрет, рисковал немедленно отправиться вперед ногами – Черный Жерар, владелец этого притона, нажимал на спусковой крючок, долго не задумываясь. Он любил морской порядок и субординацию. А на своей "Верхней палубе" он был и капитаном и судьей.
– Я голоден, – заявил Эрнесто, когда мы, приняв душ, расположились на койках; номер был на двоих, хотя мы и делали вид, что познакомились только в "Пон сюперьер".
Я посмотрел на часы. Было около пяти. Я знал, что бар гостиницы работает, что называется, до упора – пока самый настырный пьяница не вытрясет из кармана в кассу Черного Жерара последний франк. Есть мне не хотелось, но и сон не шел.
– Ладно, Бармалей ненасытный, твоя взяла. – Я демонстративно вздохнул и встал. – Двигаем в обжираловку.
Эрнесто взвился как ужаленный, сияя всеми своими зубами. Я знал, чего хочет этот сукин сын – промочить пересохшее горло добрым стаканом неразбавленного виски.
Несмотря на поздний час, а вернее, на раннее утро, в баре все еще было достаточно людно. Черный Жерар, завидев новых клиентов, угрюмо и плотоядно ухмыльнулся. Он и впрямь казался обуглившимся: черные, без единой сединки волосы, очень смуглое от природы лицо и темный камзол, обшитый серебряным позументом, как у средневекового гранда.
Заказывал Эрнесто: для себя виски, а мне легкий коктейль; из еды у Черного Жерара нашелся овечий сыр, тушеное мясо по-авиньонски, весьма подозрительное на вид, похоже оставшееся еще со вчерашнего обеда, и буйабес, который пожелал мой и впрямь голодный напарник. На удивление, суп действительно оказался знатным, как его и расписывали в рекламе – горячий, ароматный и острый. Скорее всего, Черный Жерар готовил его для себя, но из жадности отдал нам – цену, кивая на неурочный час, он заломил за свои "деликатесы" достойную лучших ресторанов Марселя.
Что-что, а буйабес мне нравился. Несмотря на то, что в нем было намешано фиг его знает сколько разных компонентов, по нашим, по русским понятиям, не очень съедобных: султанка, тригла, морской черт и прочая сорная рыба. Наверное, я просто соскучился по нашим борщам, супам, по самой обычной рыбацкой ухе, приправленной дымком от костра. Странно, но только здесь, в насквозь прокуренной тошниловке на окраине Марселя, я вдруг впервые за мои скитания ощутил смутное томление в душе, тягу к родным местам, именуемую по-научному ностальгией…
111 
