Особенно,... 
84 
— А теперь?
— А теперь — как Саший там же, — фыркнул вор, вставая. Помимо булок Жар разжился травяными цигарками и, прежде чем выйти на крыльцо, сунулся в печку и прикурил от уголька.
— Хочешь? — Вор показал возвращающемуся Альку еще одну коричневую палочку.
Саврянин поглядел на нее, как на дохлую мышь.
— От этой дряни только мозги черствеют и дыхалка садится.
— Ерунда, у нас в веске все батраки курили. — Жар с шиком затянулся и вытаращил глаза: цигарка оказалась крепче тех, к которым он привык, аж в носу защипало.
— Оно и видно.
— Так, может, я оскорбляю взор вашего тсарского величества? — издевательски поинтересовался вор.
— Да нет, кури, — равнодушно позволил Альк. — Я мизантроп. Чем скорее все вы сдохнете, тем лучше.
Жар закашлялся, затушил цигарку о стену и бросил в бурьян.
— Слушай, ну вот как с тобой разговаривать?!
— Не разговаривай. — Альк тем не менее задержался на крыльце. Не дожидаясь обеда, надкусил пирожок. Сильно запахло тушеной капустой с луком.
— Где взял? — завистливо спросил вор. В молельню, если праздника не случалось, несли еду попроще, похуже.
— Хозяйка угостила.
— С чего бы это?
— Откуда я знаю? Шла мимо, поздоровалась и дала.
— Кинь немедленно! — в притворном ужасе воскликнул Жар. — Он наверняка с крысиным ядом!
Саврянин кинул… подгоревшую корку в вора — и переступил порог.
— Да ну, — неуверенно сказала Рыска. — Зачем ей Алька травить? Наверное, остались нераспроданные, а самой уже в горло не лезет.
— Могла бы угостить кого-нибудь более достойного.
— А ты ей забор починил?!
— Он тоже не чинит!
Девушка махнула рукой и начала накрывать на стол.
— Слушай, парень, дело есть!
Альк, не поворачивая головы, удостоил Сиву приподнятой бровью. Наемник выбрал не самое удачное время для задушевных разговоров: вечер, когда посетители снуют туда-сюда и вышибале нужно постоянно быть начеку.
— В общем, так, — заторопился Сива, поняв намек. — Мне тут работенку предложили, но одному боязно браться, «спина» [5] нужна.
— А чего ко мне-то пришел? — Альк выставил ногу, не давая годовалому ползунку перебраться через порог и кувыркнуться с крыльца в грязь. Поглощенные ужином родители ничего не замечали, положившись на Хольгу, которой якобы полагалось хранить безвинных детей. Богиня выполняла свои обязанности спустя рукава, ребенка в кормильню принесли уже с синяком на лбу. — Дружков мало?
— Дерешься здорово, — честно сказал наемник. — А дело серьезное. И опасное.
— Какое?
Сива неожиданно замялся.
— Только ты это, не смейся, — предупредил он.
— Я похож на весельчака? — буркнул белокосый, приподнимая малыша за шиворот и разворачивая в другую сторону, седьмой раз за эту лучину. Ребенок радостно взвизгнул и, как жук, пополз в обратном направлении.
— Ты похож на саврянина, — прямо брякнул наемник. — А у вас, говорят, ничего святого нет.
— Есть, — злорадно сказал Альк. — Озеро в Тишопских горах, где, по преданию, Хольга перед браком купалась, а теперь неверных жен в мешках топят, чтоб заодно и наказать, и грех смыть.
Но Сива вовсе не пытался его задеть.
— Я к тому, что… — Наемник набрал побольше воздуха и скороговоркой выпалил: — В общем, прошел слух, что на дальнем жальнике беспокойники завелись.
Саврянин фыркнул.
— Ну вот, — обиделся Сива. — Так я и знал!
— Я не верю в беспокойников.
— Вот и отлично! А наши мужики — верят. Потому и отмахиваются.
Альк задумчиво поскреб подбородок. Подвоха со стороны Сивы он не чувствовал, но дело казалось не слишком хорошим. Точнее, смазанным каким-то, путники о таком говорили — «до развилки».
— Расскажи подробнее.
— Тут в Ямах два жальника, — оживился наемник. — Новый, за холмом, и старый, тоже за холмом, но за другим, подальше, возле речки. Хоронят на обоих — на ближнем приезжих, а на дальнем местных, он у них более почетным считается. Последним там мельника зарывали, две недели назад — дурная смерть, странная. Вечером здоров был, вовсю на подмастерьев орал, а утром жена проснулась — уже остыл, и лицо синее.
— Сердце, — равнодушно бросил Альк. — Докричался. Сива кивнул:
— Так и думали, покуда он по ночам вылезать не стал, по плотине ходить и в ставни скрестись. Подмастерья уже после второго раза разбежались. Вот мельничиха и плачется: скажите ему, чтоб оставил меня в покое, три злата заплачу.
84 
