Въездная пошлина оказалась выше, чем в Макополе, как и стены, ворота и сами стражники. Пожалуй, одному из них даже Альк уступал, а по весу так и обоим.
— Зайцы есть? — сурово спросил великан.
— Нет, — растерялась Рыска. — А надо?
Стражники расхохотались, будто услышали хорошую шутку.
— Жалко, а то мы зайцев любим! Ну да ладно, проезжайте так.
Девушка недоуменно наморщила лобик, чем развеселила их еще больше. Вслед еще долго летел смачный гогот.
— Хорошо хоть обыскивать не стали, — вздохнул Жар, стягивая шапку и обтирая лоб обшлагом кафтана.
— А у нас есть что скрывать? — подозрительно покосилась на него подруга.
— Ну как же — деньги! — с излишней, на Рыскин взгляд, горячностью напомнил вор. — Придерутся еще, откуда у весчанки златы…
— Да там всего один с мелочью остался, на троих-то… — Девушка осеклась, заметив понимающую ухмылочку Алька, обращенную к Жару. Вор, что еще страннее, покраснел, захлопнул рот и нахлобучил шапку по самые брови.
— Ладно, забудь, — пробормотал он. — Это у меня так, привычка… не люблю стражу.
Рыска думала, что городом ее уже не удивить, но Зайцеград отличался от Макополя, как веска от хутора. Крыши и сами дома тут были ярко-рыжими по-настоящему, без крашеной соломы, — глины в округе хватало. Весело зеленели деревья, редкие, но оттого высокие и раскидистые. Ветер привольно гулял по широким улицам, выметая с них спертый городской дух. К тому же наместник обязал горожан держать в чистоте не только пороги, но и кусок улицы по ширине дома, чем сделал общину мусорщиков едва ли не самой уважаемой в городе. Ежедневно оттирать мостовую от коровьего навоза мало кому хотелось, проще всей улицей скинуться и уборщика нанять. А чуть заартачишься с платой — бросит метлу и уйдет задрав нос. Еще и сам стражникам наябедничает, гад, что там-то грязь развели. А те легки на подъем, страх сказать: даже за политую мужиком стенку штраф дерут. Нужду полагалось справлять в горшки и не выплескивать оные в окна, а идти до ближайшей сточной канавы. Поговаривали, что скоро и харкать на площадях запретят, вот ужас-то!
Жить в Зайцеграде с непривычки было неуютно и боязно. Но местные ничего, как-то приноровились.
— Что, нравится? — теребил Жар Рыску, видя, с каким детским восторгом подруга озирается по сторонам. — То-то же! А то заладила: озеро, озеро… Давай тут домишко снимем, а?
— Давай вначале с Альком разберемся, — осторожничала девушка.
— С собой я как-нибудь сам разберусь, — огрызнулся саврянин. — Купца ищите.
— Мы?!
— Это же у вас к нему расписка.
— Но ты обещал, что купец нам по ней выплатит!
— А искать его — не подряжался.
— Саший с ним, — хмуро сказал Жар. — Сами найдем. Заедем в центр, где лавки, и спросим. Этот Матюха — он хоть по какой части? Меха, посуда, коровы, оружие?
— Понятия не имею, — с нескрываемым злорадством сообщил Альк.
Окончательно махнув рукой на саврянина, друзья продолжили путь, рассчитывая, что такая широкая и добротно вымощенная дорога непременно выведет к площади. Альк тенью ехал следом — и на том спасибо.
Чем дальше, тем люднее и шумнее становилось на улицах. Впереди, сразу из нескольких мест, начала доноситься музыка, на ветвях деревьев, шпилях домов — и просто вывешенные из окон — развевались длинные узкие флаги. Пробежала собачонка, по виду бродячая, страхолюдная и облезлая, но украшенная аж двумя бантами — на шее и хвосте.
— Ой, да у них, похоже, праздник! — сообразила Рыска. — То-то стражники веселые такие.
Тут как раз и площадь показалась — прорезалась между домами, будто кулек с разноцветным бисером по шву треснул. Ох, сколько людей! Как Альк когда-то пошутил: впору друг у друга на головах сидеть. Даже не на сотни — на тысячи счет, и все это непрестанно бурлит, клокочет, перемешивается, как суп в котле!
Рыска натянула поводья, не решаясь окунуться в площадное варево. Альк нагнал ее и остановился рядом, тоже осматриваясь. На помосте для казней разыгрывали какое-то представление. Виселица была увита цветами и ветками, палаческая колода изображала то тсарский трон, то корову для отважного героя, то — в компании с огромным фальшивым топором — саму себя. По краям площади, на трех возвышениях поменьше, похлипче, наскоро сколоченных накануне, тоже выступали лицедеи: ярко разодетые девушка с жалейкой и парень с дудуком, наигрывающие грустную и одновременно бойкую мелодию; крутящийся волчком акробат-жонглер и пожилой благообразный мужчина, который просто стоял и что-то рассказывал. У каждой лавчонки, да что там — вынесенного на площадь лотка с безделушками толпилось столько народу, что к ним протолкаться-то невозможно было, не то что о купце расспросить.