Особенно,... 
19 
Ч а р н о т а. А, Серафима! Зачем умерла? Поправилась, живехонька!
Г о л у б к о в. Нашел! (Обнимает Чарноту.)
Ч а р н о т а. Конечно, жива. Но, надо сказать, в трудное положение мы попали, доцент! Все рухнуло! Добегались мы, Сережа, до ручки!
Г о л у б к о в. А где же она, где Серафима?
Ч а р н о т а. Тут она. Придет. Мужчин пошла ловить на Перу.
Г о л у б к о в. Что?!
Ч а р н о т а. Ну чего ты на меня выпятился? Сдыхаем с голоду. Ни газырей, ни денег.
Г о л у б к о в. Как так – пошла на Перу? Ты лжешь!
Ч а р н о т а. Чего там лжешь? Я сам не курил сегодня полдня. В Мадрид меня чего-то кидает... Снился мне всю ночь Мадрид...
Послышались голоса. Во двор входит С е р а ф и м а, а с ней Г р е к-д о н ж у а н, увешанный покупками и с бутылками в руках.
С е р а ф и м а. О нет, нет, это будет очень удобно, мы посидим, поболтаем... Правда, мы живем на бивуаках...
Г р е к-д о н ж у а н (с сильным акцентом). Очень, очень мило! Я боюсь стеснить вас, мадам.
С е р а ф и м а. Позвольте, я познакомлю вас...
Чарнота поворачивается спиной к ней.
Куда же вы, Григорий Лукьянович, это неудобно!
Г р е к-д о н ж у а н. Очень, очень приятно!
С е р а ф и м а (узнав Голубкова). Боже мой!
Голубков, тяжело морщась, подымается с водоема, подходит к Греку и дает ему в ухо. Грек-донжуан роняет покупки, крайне подавлен. В окнах появляются встревоженные греческие и армянские головы. Люська выходит на галерею.
Г р е к-д о н ж у а н. Что это? Такое что?..
С е р а ф и м а. Боже мой!.. Позор, позор!
Ч а р н о т а. Господин грек!
Г р е к-д о н ж у а н. А, это я в мухоловку попал, притон! (Печален.)
С е р а ф и м а. Простите меня, мсье, простите, ради Бога! Это ужас, это недоразумение!..
Ч а р н о т а (берясь за револьвер, оборачивается к окнам). Сию минуту провалиться!
Головы проваливаются, и окна закрываются.
Г р е к-д о н ж у а н (тоскливо). Ой, Боже...
Г о л у б к о в (двинулся к нему). Вы...
Г р е к-д о н ж у а н (вынув бумажник и часы). На кошелек и на часы, храбрый человек! Жизнь моя дорогая – у меня семья, магазин, детки... Ничего не скажу полиции... живи, добрый человек, славь Бога всемогущего...
Г о л у б к о в. Вон отсюда!
Г р е к-д о н ж у а н. Ах, Стамбул, какой стал!..
Г о л у б к о в. Покупки взять!
Грек-донжуан хотел было взять покупки, но всмотрелся в лицо Голубкова и кинулся бежать.
Л ю с ь к а. Господин Голубков? А мы вас не далее как час назад вспоминали! Думали, что вы находитесь там, в России. Но ваш выход можно считать блестящим!
Г о л у б к о в. А вы, Серафима Владимировна, что же это вы делаете?! Я и плыл, и бежал, был в больнице, видите, голова моя обрита... Бежал только за тобой! А ты, что ты тут делаешь?
С е р а ф и м а. Кто вам дал право упрекать меня?
Г о л у б к о в. Я тебя люблю, я гнался за тобой, чтобы тебе это сказать!
С е р а ф и м а. Оставьте меня. Я больше ничего не хочу слышать! Мне все это надоело! Зачем вы появились опять передо мной? Все мы нищие! Отделяюсь от вас!.. Хочу погибать одна! Боже, какой позор! Какой срам! Прощайте!
Г о л у б к о в. Не уходите, умоляю!
С е р а ф и м а. Ни за что не вернусь! (Уходит.)
Г о л у б к о в. Ах так! (Выхватывает внезапно кинжал у Чарноты и бросается вслед за Серафимой.)
Ч а р н о т а (обхватив его, отнимает кинжал). Ты что, с ума сошел? В тюрьму хочется?
Г о л у б к о в. Пусти! Я все равно ее найду, я все равно ее задержу! Ладно! (Садится на край водоема.)
Л ю с ь к а. Вот представление так представление! Греки поражены. Ну, довольно. Чарнота, открывай сверток, я голодна.
Г о л у б к о в. Не дам прикоснуться к сверткам!
Ч а р н о т а. Нет, не открою.
Л ю с ь к а. Ах вот что! Ну, терпение мое кончилось! Выпила я свою константинопольскую чашу, довольно! (Берет в галерее шляпу, какой-то сверток, выходит.) Ну-с, Григорий Лукьянович, желаю вам всего хорошего. Совместная наша жизнь кончена. У Люськи есть знакомства в восточном экспрессе, и Люська была дурой, что сидела здесь полгода! Прощайте!
Ч а р н о т а. Куда ты?
Л ю с ь к а. В Париж! В Париж! Прощайте! (Исчезает в переулке.)
Чарнота и Голубков сидят на краю водоема и молчат. М а л ь ч и ш к а-т у р о к ведет кого-то, манит, говорит: «Здесь, здесь!»
За мальчишкой идет Хлудов в штатском. Постарел и поседел.
Ч а р н о т а. Вот и Роман. И он появился. Ты что смотришь, что газырей нет? Я тоже, как и ты, человек вольный.
Х л у д о в. Да, уж вижу. Ну, здравствуй, Григорий Лукьянович. Да вот так все и ходим один по следам другого. (Указывая на Голубкова.) То я его лечил, а теперь он носится с мыслью меня вылечить. Между делом на шарманке играет. (Голубкову.) Ну что, и тут безрезультатно?
19 
