– Ты снова жонглируешь словами, – сказал я. – Конечно, мне не по душе то, что нас все эти годы заставляли делать. Но и Минотавр, его судьба… Как-то все это не по-солдатски, не по-человечески.
– Ты меня осуждаешь?
– Нет, – сказал я. – Просто я иногда не понимаю тебя, а иногда думаю, что ты, прости меня, запутался. Я понимаю – двадцать лет назад ты был молод и, когда разразилась вся эта история, растерялся, искал решения на ходу. Сгоряча, желая отомстить Пасифае, возвел Лабиринт, не пресек слухи о чудовище, позволил им вырваться за пределы дворца, а потом и Крита. Конечно, потом ты опомнился, поручил мне охрану Лабиринта, велел мне поступать с желающими поединка так, как мы поступали. Наша выдумка зажила самостоятельной жизнью, не зависящей от своих творцов. Колесо закрутилось и крутится все эти годы, а мы растерянно смотрим на него, не пытаясь остановить. Не можем или не хотим? Притерпелись за двадцать лет. Может быть, решимся?
– А ты остался моим верным другом, – сказал он рассеянно. Он стоял, глядя то ли вниз, на покрытые сетью мелких трещинок каменные плиты дорожек, то ли в прошлое.
– От тебя требуется не столь уж много, – сказал я громче. – Набраться решимости и прекратить игру, не нужную никому, в том числе и нам, ее создателям. Мы еще в состоянии это сделать.
Он повернулся ко мне, и я понял, что ошибался, – он слушал очень внимательно.
– Прекратить затеянную сдуру игру, не нужную никому, даже нам, ее создателям, – сказал он. – Что ж, ты умный и проницательный человек, Горгий. Ты очень точно обрисовал историю создания Лабиринта, ты нашел нужные слова, я высоко ценю твою преданность и дружбу и никогда в них не сомневался. Может быть, пошлем надежного человека в Дельфы, к оракулу?
– Сомневаюсь, будет ли польза.
– Ты не веришь богам?
– Я привык верить людям, – сказал я. Я все-таки хорошо его знал и видел, что на этот раз он не собирается отделаться от меня под каким-нибудь надуманным предлогом или с помощью обещания подумать, как четырежды случалось за последние поды. На сей раз он готов что-то решить, что-то сделать, но надолго ли хватит благой решимости? Случалось и так, что он готов был уступить, но в последний момент менял решение и все шло по-прежнему.
– Высокий царь! Высокий царь!
Мы обернулись – к нам бежал телохранитель в желтой одежде с черным изображением головы священного быка на груди.
– Высокий царь! – Он задыхался. – Только что во дворец прибыл Тезей, сын царя Афин Эгея. Он желает поединка с Минотавром.
Наши взгляды скрестились – Минос был спокоен, а что касается меня, я просто не мог разобраться в своих чувствах и мыслях. Властным мановением руки Минос отослал телохранителя, тот уходил медленно, по-моему, ему очень хотелось оглянуться, но он, разумеется, не посмел.
– Через несколько минут эта новость облетит весь дворец, – сказал Минос. – А в Кноссе наверняка это уже знают, вряд ли он держал свои намерения в тайне. Два года гостей не было.
– Еще один, – сказал я. – Сорок четвертый. Что же, и ему отправиться вслед за остальными? Пора на что-то решаться.
– Хорошо. Но ты-то мне веришь, Горгий? Веришь?
– Разве о таком спрашивают? – сказал я. – Я не могу не верить человеку, который спас мне жизнь.
– Спасибо. – Он коснулся рукоятки моего меча. – Когда же я в последний раз держал в руках меч?
– На берегах Скамандра, двадцать три года назад, – сказал я. – Помнишь ту войну? Весть, что умер Великий Сатурн и трон перешел к тебе, застала нас именно там.
– Да, действительно. Что же, пойду взгляну на этого юного храбреца. Ты со мной?
– Я приду позже, – сказал я.
Да, Скамандр… Для Миноса это был последний поход, я же участвовал еще в пяти, а потом родился Минотавр, появился Лабиринт и мы сменили мечи на кинжалы.
Наверное, я уже старик, если считаю, что у меня не осталось ничего, кроме воспоминаний, но, с другой стороны (этого неспособна понять и оценить молодежь), воспоминания – огромное богатство. Как всякое богатство, оно порой расходуется крайне неумеренно.
Но обо мне этого не скажешь. Я не мот и не скупец в обладании своим богатством, избегаю обеих крайностей. Я умею расходовать воспоминания разумно и бережно. И все же порой, словно богатей, задумавший вдруг кутнуть, поразвлечься, я уверенно запускаю руку в груду своих невидимых золотых монет. Но ведь нельзя иначе, как, например, сейчас, когда только что закончившийся разговор вновь возвращает к тому дню, когда Минос спас мне жизнь…