– Дорогой вы мой, могла, ой как могла, какой бы она замечательной не была, – похоже, следователь сейчас говорил совершенно искренне, от себя самого, а не с позиций должности. – Я бы вам мог такого порассказать, такие случаи привести… Но если вы полагаете, что она не могла, тогда, выходит, и ее опоили химией? Не чересчур ли, а? А зачем, скажите, она вообще поехала вместе с Гаркаловым?
– Не знаю, – честно признался Карташ. – Не знаю. Ей, безусловно, нужна была чья-то помощь. Возможно, решила, что он искренне хочет пособить…
– Она так плохо разбиралась в людях вообще или только в смазливых мужчинах?
– Магия имени могла сработать. Попала под обаяние… Черт его знает!
– Вот именно что – черт…
– Вы опрашивали всех служащих гостиницы? – вдруг спросил Карташ.
– На какой предмет? – удивился следак.
– Я знаю, что я не убивал. Знаю, что убил другой. Значит, убийца вошел в гостиницу и вышел из нее. Не видел ли кто-нибудь подозрительных людей на этаже? Не входил ли кто-нибудь через служебный вход? Как он покинул номер? В то время, когда дежурная по коридору отлучалась за портье и охранником? Или перебрался через ограду на балкон соседнего номера? Кстати, это возможно и совсем нетрудно…
– Эхе-хе, – покачал головой следователь и устало потер переносицу. – А вы, однако… Другой на вашем месте раскис бы давно… Странный вы человек, Карташ. И странностей за вами значится немало, к слову говоря. На наш запрос, отправленный по месту вашей службы, сегодня утром получен ответ, в котором пишут, что вас, оказывается, выперли из рядов внутренних войск… или как это у вас называется – отправили в отставку? Уволили в запас? В общем, вас ушли. О причинах увольнения не говорится, но как вы полагаете, добавит вам это плюсов в глазах неизбежного суда?
– Вряд ли, – признал Карташ. И подумал: «Ай да Кацуба, ай да сволочь…»
– Вот то-то. Смотрю я на вас и вижу, что вы никак не проникнетесь серьезностью вашего положения. Обычно так ведут себя те, кто верит, что их отсюда непременно вытащат.
Карташ опять вспомнил Кацубу и подумал с тоской: «Хорошо бы…» Но образ Кацубы был тусклым и расплывчатым. И не давал повода думать, будто Глаголевская фирма почешется, чтобы вытащить из крытки свою внештатную шестерку. Если не она, конечно, эта фирма, шестерку сюда и определила.
– Я верю, что я не делал того, в чем меня пытаются обвинить, – повторил он. – Потому что я этого не делал.
– Слушайте, – поморщился Малгашин, – вот только не надо этих мизансцен. Я ведь не Жеглов, а вы не Груздев. Не убивал он, видишь ли…
Потом пристально взглянул на Карташа, на этот раз глаза в глаза, без всякой игры в «неуловимый взгляд». И какое-то иное выражение приобрело его лицо. Да и заговорил он иным голосом:
– А теперь, родной мой, слушайте сюда со все возрастающим вниманием. Ваше преступление, в сущности, детская проказа, невинные шалости большого ребенка – по сравнению с тем, что может быть дальше. Сейчас я вас огорчу до невозможности.
Малгашин достал из лежащей перед ним папки стандартный лист бумаги с двумя абзацами отпечатанного текста.
– Не знаю уж, где вы раздобыли орудие вашего преступления, то бишь пистолетик. Но ствол у вас оченно непростой. С историей пистолетик, знаете ли. С кровавой. Хотите ознакомиться?
Он передал бумагу Алексею. Тот прочел – и глазам не поверил. Первой мыслью была: «Фальшивка!» Потому что, согласно данным баллистической экспертизы, на стволе висело тринадцать трупов, обнаруженных за последние полгода. Тринадцать. Фамилии упокоенных из этого «Вектора» людей ничего Алексею не говорили, но общее количество их впечатляло. И забивало последние гвозди в гроб Карташевой судьбы.
Нет. Стоп…
– Стоп, – вдруг сказал Алексей. – Погодите-ка. Слушайте, вы что, не понимаете? Меня же в то время, когда из этого ствола людей мочили, вообще в Питере не было!
– Да? – наклонился вперед Малгашин. – А где ты был, позволь узнать? Молчишь? Ну-ну… Ничего, разберемся. Это тебе не Отелло с Дездемоной, не убийство в состоянии аффекта, к чему суды относятся довольно мягко. Это, видишь ли, тянет на пожизненное. Можешь кричать, что ствол подбросили, что на тебя хотят списать висяки, но… Но ты понимаешь, что выпутаться тебе теперь будет в тысячу раз сложнее.
Следователь подвинул лист к себе и снова перешел на «вы»:
– Дайте-ка бумажечку обратно. Теперь я вас обрадую. Как в анекдотах. Сперва плохая новость, потом хорошая. Плохая уже была. А хорошая… Скажите, вас не удивляет, что после подобных откровений мы по-прежнему беседуем здесь? Хотя вами давно уже должны были заниматься «большие братья» – такие дела аккурат в их сфере интересов… Так вот, хорошая новость состоит в том, что бумажечка эта пока не имеет силы документа. А что это у вас столь удивленно округлились глаза? Не верите, что такое возможно? Ва-азможно. Не буду вдаваться в объяснения, незачем пока вам так глубоко влезать в нашу кухню. В общем, в вашем деле может всплыть один ствол, а может и другой. И все зависит от вас.