11 
И наддал, припустил меж деревьев что есть мочи, придерживая болтавшиеся ножны, стараясь не задевать ими за стволы, не шуметь. О следопытских способностях странной твари он не имел ни малейшего понятия, так что следовало убраться подальше, прежде чем ей надоест забавляться с драгоценной безделкой. Может, это такая особая порода хелльстадских чудовищ, на которых драгоценные камни действуют гипнотически? Вводят в транс точно так, как они сами вульгарным подобием пения сирен завораживают других?
Продравшись сквозь жесткие кусты и едва не оставив на длинных колючках вырванные с мясом клочья одежды (форма десантника получилась на удивление прочной, хотя колдун из него аховый), Сварог оказался на широкой дороге. На ней повсюду росли низенькие, то по колено ему, то по грудь, пушистые елочки, но все же это была пришедшая в запустение дорога, сразу видно. Особо не раздумывая, побежал по ней, уже экономя дыхание, войдя в ритм. Тяжелые армейские ботинки словно свинцом налились. Он отстраненно подумал, что неплохо бы дальше шлепать босиком, – дорога песчаная, ровная, тут нет ни битых бутылок, ни ржавых консервных банок, – но останавливаться, ясно, не стал…
Замедлил бег. Остановился и прислушался. Показалось сначала, что привязалось очередное наваждение. Где там, песня ему не почудилась, впереди чистый и высокий мужской голос забубенно, весело, ни черта не боясь, выводит во всю глотку:
- Ах, это всех касается…
- Как шел к себе домой
- Ты в обществе красавицы.
Пение приближалось. Тот, кто двигался Сварогу навстречу, держался так, словно был у себя дома, в насквозь знакомых и безопасных местах, где нет нужды таиться и опасаться… Держался хозяином. А значит, был опасен…
Сварог на цыпочках сошел с заросшей молодым ельничком дороги. Окажись вокруг сосны, пришлось бы похуже, а ели – просто клад для ищущего укрытия… Осторожненько, спиной вперед, он пролез меж колючих лап к самому стволу, чуть повозился, выбирая место, откуда сможет видеть кусочек дороги, безбожно пачкая спину смолой, держа шаур наизготовку.
Странно, залихватская песня доносилась откуда-то снизу, словно ночной певец полз… или росточком вышел пониже пня…
- Ах, это всех касается…
- Как посреди невзгод
- Тебя твоя красавица
- Лишила всех свобод!
На дороге замаячило нечто белое, быстро приближавшееся… У Сварога мурашки поползли по спине.
Он наконец-то увидел лицо певца – совсем не там, где ожидал узреть. Лицо как лицо, грубоватая физиономия мужчины лет сорока, бесшабашного любителя гульнуть и поволочиться за девчонками, всклокоченная шевелюра, крупная голова…
А кроме головы, ничего и не было. Человеческая голова проворно скользила над самой землей на толстых паучьих лапах, которые Сварог зачем-то попытался сосчитать, но тут же забыл об этом. В ней не было ничего демонического – всего лишь живехонькая голова, семенившая паучьими лапами, полузакрыв глаза, играя густыми бровями, распевавшая:
- Ах, это всех касается…
- Как ты живешь с красавицей
- В высоком терему,
- Похожем на тюрьму!
А следом, держа шеренги, держа четкий строй, слаженно, в ногу, шагали белые костяки, скелеты, иные в кольчугах и разномастных кирасах, иные в продранных кафтанах, кто с мечом у пояса, кто с алебардой на плече, кто безо всего, и без доспехов, и без одежды, и без оружия, они печатали шаг, словно кто-то невидимый проворно управлялся с массой невидимых же ниточек, двигались безмолвно, только временами слышался костяной бряк или короткое лязганье оружия, задевшего соседские доспехи. Конец колонны скрывался за поворотом, но все равно Сварог видел, что их там чертовски много…
Он замер, не в силах, кажется, вдохнуть. Впервые в жизни казалось, что волосы на голове зашевелились, – а может, и не казалось… Прямо напротив него гремел на весь лес задорный голос:
- Ах, и мне б, смеясь и плача,
- От души, душою всей,
- Песни петь – и пунш горячий
- Разливать в кругу друзей!
Насчет Головы Сержанта древняя книга нисколечко не соврала…
Пение вдруг оборвалось. Едва слышно царапнули хвою паучьи ноги – это голова повернулась вправо-влево, потом опять вправо, таращась прямехонько на то место, где притаился Сварог. Скелеты, словно получив неслышную команду, замерли на месте в идеальном строю. Томительно долгий и жуткий миг. Время остановилось.
Потом голова наморщила брови, лицо исказилось быстро сменявшими друг друга гримасами – казалось, соответствовавшими жестам обычного человека, когда он встряхнет головой, чтобы избавиться от наваждения, бросит: «Тьфу, почудилось…» Но тут не было ни туловища, ни шеи, так что голова-паук, погримасничав, еще раз повернувшись на лапах вправо-влево, двинулась с места, заскользила дальше, восвояси, с прежним задором горланя:
11 
