Особенно,... 
145 
Обстановка маленькой, тесной комнатки была совсем простая; вероятно, здесь дворецкий короля мог поспать немного, не уходя из Вестминстера. Кроме узкой кровати под балдахином да столика с умывальным тазом и кувшином, в комнате ничего не было.
Галеран прислонился к стене и замер, пытаясь разобраться в своих чувствах.
Ей следовало бы довериться ему; он привез бы их домой целыми и невредимыми.
Но, увы, такова уж Джеанна, — всегда, как раньше, так и теперь. Если ему нужна смирная, послушная жена, которая никогда не пытается принять участие в общих, пусть даже трудных делах, значит, судьба сыграла с ним злую шутку.
Но нет, никаких злых шуток судьба с ним не играла. Галеран не мыслил себе другой жены. Да и разве нашлась бы другая, столь же прекрасная, столь же отважная, решительная, благородная…
Он чувствовал, как желание завладевает им, но им с Джеанной предстояло еще долгое воздержание, покуда она не поправится. Что ж, подчас и воздержание бывает полезным.
Тихо и осторожно, чтобы не разбудить жену, Галеран отворил вторую дверь, увидел Алину, Уинифрид и ребенка и успел приложить к губам палец прежде, чем Алина вскрикнула от изумления.
Когда он закрыл за собою дверь, она спросила:
— Добрые ли вести ты принес нам?
— Да. Джеанна вне опасности, ребенок остается с нами, а Фламбар — в Тауэре.
— Слава Создателю! Но что с Лоуиком?
— Клянусь вратами рая, не могу понять! — вспылил Галеран. — Почему все так озабочены судьбой этого несчастного! Вот что значит родиться красивым!
— Красивым? — фыркнула Алина. — Он красив, как племенной бык моего отца! Просто в душе он — честный дурень. Таких нужно защищать.
Галеран весело расхохотался, так, что заболели скулы. Он повалился на скамью, слабея от смеха.
— Бедняга Раймонд! Бык, надо же! — Но тут же стал серьезным. — А что же тогда Рауль? Его ты тоже будешь защищать?
Алина залилась румянцем по самые уши.
— Он не так глуп и может защитить себя сам. Как и ты.
— Но Джеанна считала, что должна защитить меня от боя с Раймондом?
Девушка подбоченилась.
— И что же, ты сердишься на нее за это? Она любит тебя и потому хочет защитить. Что еще ей остается? Что остается нам всем в таких делах? Мы хотим уберечь от бед тех, кого любим, и это столь же обычно, как дышать.
Он улыбнулся ее горячности.
— Неужто? Отчего же никто никогда не говорил мужчинам, что такая защита — палка о двух концах?
— Потому, быть может, что мужчины никогда не слушают.
— Может быть, ты и права. Так что же, Алина, хочешь ли ты защищать Рауля?
Она смотрела на него как зачарованная.
— Не знаю…
— Быть может, — сказал он, — ты просто не слушаешь себя.
На кровати ближе к стене было расстелено одеяльце, на котором спала Доната. Неужели и она, когда вырастет, станет такой же, как ее мать и тетка, свирепой, как волчица, защищающая своих детенышей?
Или своего самца.
— Когда ее кормили? — спросил Галеран.
— Перед тем, как нас забрали из монастыря. Она скоро проснется.
Галеран уверенно взял Донату на руки, крепко прижал к груди. Ее пеленки опять были мокрыми, но это его совершеннo не беспокоило. Он держал девочку на согнутой руке, дотрагивался жестким пальцем до шелковистой кожи, тонкой, как лепесток цветка, внутренне содрогаясь от страха, что поцарапает ее.
— Ты мне как родная, маленькая моя, — тихо пробормотал он. — Я дал клятву.
Девочка зевнула, проснулась, открыла большие синие глаза и пристально посмотрела на Галерана. Но губки ее немедленно задвигались в поисках груди.
— Есть, есть, и только есть, да? — усмехнулся он. — Ты отлично знаешь, чего тебе надо. Что ж, хорошо. Пусть тетя Алина переоденет тебя, и я отнесу к маме.
Тогда у меня появится повод разбудить ее.
Мне нужно, чтобы она проснулась.
Мне нужна она.
Доната безропотно позволила распеленать, обтереть и переодеть себя, только не сводила глаз с Галерана, будто понимала, что отныне он — главный в ее мире человек.
Узнает ли она когда-нибудь, какую кутерьму вызвало ее появление на свет?
Он постарается, чтобы она никогда об этом не узнала.
Галеран взял девочку на руки и понес к Джеанне. Осторожно присев на краешек кровати, он потряс Джеанну за плечо.
— Просыпайся, соня.
Она медленно, неохотно потянулась; затем боль и явь дали о себе знать, и она охнула. Застыв в неловкой, скованной позе, она смотрела на Галерана и моргала.
145 
